— Ты уходишь? — крикнула ему Ла-Марлуз.

— Не плачь! Я вернусь! — ответил он, смеясь.

На тротуаре его ожидал какой-то человек. Это был Лупер.

— Нам нужно поговорить, — сказал ему последний и, взяв его под руку, повел в конец улицы. Мимо них ехала пустая извощичья карета, он ее остановил и сел в нее с Филь-ан-Катром, приказав ехать в Булонский лес.

— Вот видишь ли, мой милый, — сказал он удивленному молодому мошеннику, — только в карете и можно разговаривать спокойно, а то расплодилось за последнее время мух  в Париже, что плюнуть негде.

— Какая ты умница, Лупер, право! — сказал молодой человек, глядя на Лупера с благоговением.

— Прежде всего скажи, где это ты пропадал все это время?

— Это целая история.

— Ну, рассказывай твою историю!

— Надо тебе сказать, что недели две тому назад я шлялся около Гренельского моста в ожидании, не перепадет ли что; вдруг вижу, идет богатый буржуа, пальто новое, на животе болтается золотая цепь, я подождал, чтобы он вошел на мост.

— Ну, и ты на него бросился, пырнул ножом, обобрал, как липку, и через перила да в воду? Знаю я наперед твою историю.

— А вот ничего ты и не знаешь! Правда, я помышлял сделать так, как ты говоришь, да вышло-то наоборот.

— Ну, не буржуа же тебя угодил через перила в воду?

— Почти что так: когда я на него бросился с ножом, он меня так полоснул палкой поперек физиономии, что я повалился на мостовую. Не дав мне времени опомниться, он схватил меня одной рукой за шиворот, другой за панталоны и, подняв, как ребенка, понес через перила и стал держать над водой. Признаться, мне было не особенно весело в эту минуту.

— Ну, и чем это кончилось?

— Понятно, что я взмолился за свою собственную шкуру, ведь жаль тоже. Буржуа немного подумал и, перенеся меня обратно на прежнее место, бросил на мосту, даже не посмотрел, подлец, как я упал: решеткой или орлянкой. «Стой!» — крикнул он мне. Я встал, как высеченная собака. Тут он мне объявил, что моя жизнь в его руках, но что, если я хочу ему честно служить, он меня помилует, да еще и хорошо платить станет. «Давным бы так сказали», — ответил я ему. Тут мы с ним и поладили, он мне дал три золотых и назначил свидание на другой день. Ты понимаешь, что я аккуратно явился, и, таким образом, я всякий день получаю три золотых.

— Что же ты делаешь?

— Ну, когда тебя об этом спросят, ты скажешь, что не знаешь, потому что я тебе не скажу. Мне приказано молчать.

— Как знаешь, по разве это тебе помешает помочь мне в одном деле? Ты мне нужен, и я на тебя рассчитывал.

— Если я тебе нужен вечером или ночью, то с большим удовольствием, я всегда свободен после пяти часов вечера.

— Ну и отлично, только нужно, кроме тебя, еще человек десять отважных ребят. Предстоят два дела, одно пустое, а другое, может быть, и жаркое. У меня их порядочно навербовано, не можешь ли ты собрать остальных?

— Что ж, пожалуй. Во-первых, я возьму Кабуло, Ла-Гуана…

— Об этих нечего говорить, их песенка спета.

— Да! Их нашли зарезанными и застреленными в «доме разбоя», оттуда перетащили в морг, где они и пролежали чуть ли не десять дней, но ты понимаешь, что их никто не признал, так с тем их и похоронили. Я их там видел.

Настала минута молчания, после которой Филь-ан-Катр вдруг так привскочил на месте, что Лупер на него посмотрел с удивлением.

— Что с тобой? — спросил он своего товарища.

— Помнишь, когда мы отправились на свидание через колодец Ла-Марлуз?

— Конечно, помню.