— Вот здесь и сдох взятый напрокат автомобиль.

Марч показывает на самую глубокую из рытвин.

— Тогда держитесь.

И Сьюзи, тряхнув стариной, жмет газ в пол. Начинаются настоящие «русские горки».

— Вы что, спятили? — шумит Гвен.

Но «две зрелые, умные женщины» не обращают на нее ни малейшего внимания. С дикой тряской и грохотом мчась по ухабам, они на время забывают куда именно едут. Забывают, сколько лет прошлое тех пор, как рука об руку сбегали по этой дороге. Пылкие, бесстрашные девчонки. Джинсы, ботинки, свитера. И абсолютная уверенность Марч в том, что несет ей будущее: счастье и настоящую любовь. Именно то, чего она так хочет.

И близко ничего подобного не произошло. Точно так же, как не было и нет второго такого места, как дом, и нигде, кроме как на Лисьем холме, не было ей так уютно, восхитительно и… по-настоящему.

Сюзанна резко жмет на тормоза, и ремни вжимают всех в сиденья.

— Вот чертово создание!

Перед колесами перебегает дорогу кролик.

Здешние места действительно донельзя реальны. Проснувшись этим утром в постели, где она провела тысячи ночей, Марч поняла: возвращение — ошибка. Еще бы: не успела открыть глаза, а уже думает о Холлисе. На окнах — вензеля изморози. Будто она никуда отсюда и не уезжала. Ее комната всегда была самой выстуженной во всем доме. Вода в стакане у изголовья частенько замерзала полностью. И Марч, перевернув его, дышала на этот лед, пока он не тек ручейками, журчание которых ей напевало: Холлис, Холлис, Холлис…

Первое, что она сделала, надев темно-синее платье и поверх черный свитер, — это спустилась, босоногая, в гостиную и попыталась дозвониться Ричарду. С места, где стоит телефонный столик, видна Гвен (дочь спит на кушетке в швейной комнатке), а сквозь овальное окно — сад и даль за ним. Гулко забилось сердце.

«В конце концов, это просто глупо, — строго внушает себе Марч и начинает торговаться с собой, как делают все женщины, живущие не с тем мужчиной: — Если Ричард поднимет трубку до пятого гудка, я успокоюсь». В конце концов, безопасность — вот то, на чем она остановила выбор, пусть даже и приехала сюда, и ищет взглядом яблоню, на которую забиралась девчонкой.

На том конце — гудки. Ах да, сообразила Марч, сейчас ведь в Калифорнии такая рань, три утра или около того. И положила трубку. Все утряслось вроде и без телефонного звонка. А после того как она заварила чай в одном из милых керамических чайничков Джудит, на душе стало еще спокойнее.

Или, может, так только кажется? Теперь, в машине, когда мимо проносятся поля фермы Гардиан, ей холодно. Жаль, нет с собой перчаток и шерстяного шарфа. «Ох, лучше бы мне быть за миллион миль отсюда!»

— Не бойся. — От Сьюзи не укрылось волнение подруги. — Его на похоронах не будет, уж поверь мне. Он ведь, если помнишь, никогда не делает того, что должен.

Марч бросает на Сьюзи выразительный взгляд, но уже поздно.

— О ком это вы? — тут же навостряет уши Гвен.

Вот так всегда: дочь прекрасно слышит то, что ей не предназначалось, зато глуха ко всему, о чем пытаешься до нее докричаться.

— Да так, ни о ком.

— Тебе показалось, — вторит Сьюзи.

— Ладно, замяли, — недовольна Гвен. — Похоже, я знаю, о ком речь.

— Ты что, всезнайка?

А в голове у Марч пульсирует: «Как хорошо, что ты ничего не знаешь. И для меня, и для тебя».

У них в запасе была уйма времени, чтобы поспеть к началу панихиды, и все ж они умудрились опоздать. Автостоянка битком забита. Да и с какой стати ей пустовать? У Джудит Дейл было полно друзей. Из библиотеки, где она долгие годы была членом правления, из садоводческого клуба, так много сделавшего для обустройства парков и площадей, из госпиталя Святой Бригитты, в конце концов (дважды в неделю она добровольно дежурила там в ночную смену в детском отделении, читая малышам сказки и играя с ними в «Страну сластей»).