Все это было шумно, красочно и очень нравилось Нелл. Но не только это возбуждало ее. Не меньше, чем все происходящее в театре, ее привлекал спектакль.

И когда самый красивый из всех исполнителей, кого многие считали ведущим актером труппы, выходил на сцену, он мог утихомирить самых шумных зрителей. Он обычно держался на сцене важно, но не как красавец Карл Харт, а как герой, которого он играл. И если он играл в пьесе короля, то казалось, что Карл Харт был такой же король, как тот, другой Карл, который сидел в ложе и напряженно и внимательно наблюдал за человеком, подражавшим Его Величеству с таким успехом.

Нелл считала, что, когда Карл Харт важно проходил из-за кулис на просцениум и силой собственного присутствия добивался всеобщего внимания, он был похож на Бога. Она тогда обычно смотрела только на него, не двигаясь с места, забывая о корзинке с апельсинами и не заботясь о том, что апельсинная Мэри увидит, как она уставилась на сцену вместо того, чтобы стараться убедить кого-нибудь из публики купить прекрасный китайский апельсин. Один или два раза Нелл удалось поговорить со знаменитостью. Он купил у нее апельсин. Он заметил и оценил ее изящество, так как Карл Харт ценил красоту. Он пока еще не имел представления о бойкости языка Нелл, потому что в присутствии этого великого человека она становилась непривычно молчаливой. И все же он не мог не знать, что она должна быть наделена определенной находчивостью, так как ни одна апельсинная девушка не могла бы без нее обойтись.

В этот день он играл Михеля Переса в пьесе «Управляй женой и подчиняй жену», и многие придворные пришли посмотреть на него в этой роли. Нелл находилась в восторженном состоянии, когда она пришла в артистическую уборную посмотреть, не купят ли у нее артисты один или два апельсина.

Несколько кавалеров были уже там; их пускали в артистическую уборную за дополнительную плату в полкроны; они могли вести там интимные разговоры с актрисами, миловаться с ними или договариваться о любовных свиданиях в более укромных местах.

Нелл влекла артистическая уборная; она слышала, что актрисам платят целых двадцать или пятьдесят шиллингов в неделю – баснословная для бедной продавщицы апельсинов сумма; вне сцены актрисы выглядели так же великолепно, как и на ней, потому что у них были красивые туалеты, подаренные придворными – и даже самим королем, – для использования в спектаклях. Джентльмены ластились к актрисам, настойчиво предлагали подарки, умоляли принять их приглашения; а актрисы отвечали им так же развязно, как и своим сценическим любовникам.

– Не хотите ли китайский апельсин, миссис Кори? – проворковала Нелл. – Очень освежает горло.

– Нет, девочка. Ступай к миссис Маршалл. Может быть, она получит один апельсин от кого-нибудь из друзей-джентльменов.

– Я сомневаюсь, что она получит что-нибудь еще от него, кроме апельсина, – воскликнула Мэри Кнепп.

Миссис Апхилл и миссис Хьюджес начали смеяться над миссис Маршалл.

– Эй, потаскушка, – позвала миссис Истленд, – сбегай и купи мне зеленую ленту. Получишь грош или два за старание, когда вернешься.

Так обычно текла жизнь в артистической уборной. Нелл бегала по мелким поручениям, увеличивая свой небольшой доход, и уже давно начала задумываться над тем, что такое особенное было у Пег Хьюджес и Мэри Кнепп, чего не хватало ей.

И вот, как раз когда она вернулась с лентой и направилась за кулисы, где Мэри Меггс держала свой товар под лестницей, она лицом к лицу столкнулась с самим Карлом Хартом.

Она присела в реверансе и проговорила:

– Желаю доброго-предоброго дня, мистер Перес.