Евгений Рудашевский. Здравствуй, брат мой Бзоу!
Среди всех живых существ, созданных до сего времени, нет никого божественнее дельфина, ведь они в своё время были людьми и жили вместе с другими смертными в городах, пока по совету Диониса не променяли сушу на море и не приняли образ рыбы.
Глава первая. Весна
Утром, в третий час от восхода, Амза, семнадцатилетний рыбак фамилии Кагуа, едва не упал, перескакивая забор, отделявший пляжную гальку от дороги. Рассмеявшись, он заторопился дальше, к дому. — Брат, брат! — крикнул Амза, вбежав в калитку. — Что случилось? — Даут обеспокоенно поднялся со стула. Валера, ровнявший изгородь за ацей, замер и прислушался. — Там, на берегу! Дельфин! — сквозь частое дыхание произнёс Амза и улыбнулся. — И чего? — удивился Даут; качнул головой, возвратился на стул. Валера продолжил ровнять изгородь. — То есть как, чего?! — воскликнул Амза. — Что с ним делать-то? Ты пойми, он на берегу! На камнях! Ведь помрёт там. Даут! — Почему ты не закрыл калитку? — обратилась к младшему сыну Хибла. Сейчас она была в апацхе — кипятила молоко для мацони; выглянув за угол, заметила неряшливость юноши. Тот, вздохнув, вернулся к калитке, запер её. — Баська, не сейчас! — махнул он подбежавшему псу. Пес, однако ж, не уходил; сел возле ног Амзы; поднял голову, упрямо смотрел на хозяина, при этом быстро перебрасывал хвост. — Зачем он вообще вылез из моря? — спросил Даут. — Мне-то откуда знать?.. Ну! — Только не задерживайся, — крикнула Хибла. — Не забывай, тебе ещё ачалт чинить. — Помню, ан. Мы быстро, — улыбнулся, наконец, Даут. — Пошли! — Побежали! — крикнул Амза и, не дожидаясь возражений брата, бросился к калитке. День начинался чудный. Ветер облегчал нарождающуюся жару. Весной, наконец, испарилась гнетущая влажность. Старики, пережившие губительный март, радостно наблюдали за тем, как оживает их край. Светло-розовыми бутонами расцвела алыча; её тонкие колючие ветви неспешно расшатывались в тёплом воздухе. Свежими цветочками белела мушмула. Из зимнего забвения возвращались запахи и звуки. Амза первый подбежал к продолговатому телу дельфина-афалины. Тот лежал на берегу и в недвижности казался мёртвым. Юноша сел на колени. Прежде он не видел дельфинов в такой близости. — Так он мёртв? — спросил Даут. — Нет. Приглядись; видно, что дышит. — Он тут, наверное, всю ночь пролежал. Братья сидели возле афалины. Они пока что не решались толкать его в воду. С интересом смотрели, потом позволили себе осторожные поглаживания. В движениях, однако, старались не шуметь; опасались, что зверь окажется спящим, а, пробудившись, укусит. Кожа его была сухой, упругой. Спина — серая; пузо — белое, с розовыми пятнами. Бока казались мрамором с палевыми прожилками. От головы к спинному плавнику, изодранному по кайме малыми лохмотьями, вела размытая белая полоса. Кроме того, к ды́халу от носа тянулись две тонкие линии. — Он этим дышит? — спросил Даут. — Наверное, — Амза кратко приподнял плечи. Рядом с боковыми плавниками дельфина братья заметили короткие, уложенные дугой, шрамы, словно бы кто-то нарочно выскребал их гребёнкой. Почти все шрамы были белыми, твёрдыми, иные — красными, податливыми на прикосновение. — Кто это тебя так? — промолвил Амза. — Может, ему рыбу принести? — Не знаю… Потрогай! Даут взял дельфина за подмышку грудного плавника; она оказалась горячей. |
