* * *

Я медленно возвращался в коттедж, погруженный в серьезные размышления. У меня было какое-то приподнятое настроение, и требовалось некоторое время, чтобы успокоиться; но когда я остановился на ступенях, которые вели на вершину утеса, и взглянул через гавань на стоявшие на якоре лодки, дома на противоположном склоне, среди которых был старый консервный завод, на людей, которые работали, развлекались и просто сидели на набережной, я понял, в чем дело.

Я любил город Паллахакси и все, что было с ним связано, - лодки, жизнь, саму атмосферу. И если Паллахакси был против Парламента, дисциплины и ограничений, которые тот собой представлял, значит, и я тоже. Думаю, по мере того, как я все больше осознавал себя как личность, я нуждался в комто или чем-то, с кем мог бы сверить свои чувства, и таковым оказался для меня Паллахакси. Поднимаясь дальше, я прошел мимо старой женщины. Она выглядела изможденной и усталой, но непобежденной; внезапно мне показалось, что она символизирует город под ярмом Правительства, и мне захотелось сжать ее руку и сказать: я с тобой, мать.

Родители хотели знать все подробности нашего путешествия, но я представил им сокращенный отчет, опустив проступок Сильверджека. Потом я задал вопрос:

- Папа, мы встретили человека, который

ловил рыбу, и у него был астонский акцент. Он вошел в устье, и мы направились следом, чтобы выяснить, кто он, но нас туда не пустили. Что может делать астонец возле нового завода?

Отец улыбнулся с разочаровывающей непринужденностью; похоже, у него было хорошее настроение.

- Он может там работать, Дроув. У нас есть несколько беженцев - это люди, которые родились в Эрто, но жили в Асте, когда была объявлена война, и которым удалось выбраться оттуда до того, как они были интернированы. Некоторые из них жили в Асте с детства, но им все равно пришлось бежать, иначе бы их арестовали.

- Они потеряли все, что у них было, - добавила мать. - Вот какие злодеи эти астонцы.

Глава 8.

На следующее утро после завтрака я отправился на набережную. За последние несколько дней яркий солнечный свет сменился легкой туманной дымкой, которая предшествует наступлению грума, но, тем не менее, день был прекрасный, и я втайне надеялся, что он пройдет без каких-либо чрезвычайных событий. Морских птиц было меньше, чем обычно; большая их часть уже улетела на север, чувствуя приближение грума. На рыбном рынке было не слишком оживленно, но я ненадолго остановился, чтобы понаблюдать за аукционистом, Продающим разнообразный улов. Скоро, когда начнется грум, день уже будет недостаточно длинным для того, чтобы распродать весь улов, и аукцион будет затягиваться до поздней ночи.

Постоянно приходилось иметь в виду, что Парламент, с его ненасытной жаждой контролировать все и вся, не упустит своего, установит определенные квоты, и в итоге половина улова сгниет на каком-нибудь заброшенном складе.

Рядом с рынком стоял монумент в честь какого-то давно забытого события. Я никогда не понимал страсти Парламента к возведению монументов в честь самых незначительных событий или персон, но обелиск в Паллахакси служил отличным местом встречи. Облокотившись на ограждение, спиной ко мне, стояли Вольф, Лента, Сквинт и Кареглазка. Внезапно у меня перехватило дыхание.

- Привет, - сказал я, подходя к ним сзади. Вольф и Лента, естественно, не обратили на меня внимания, поглощенные какой-то сугубо личной беседой, но Сквинт обернулся и следом за ним Кареглазка.

Кареглазка слегка улыбнулась, а Сквинт сказал:

- Привет. Все готовы?

- Готовы к чему?

- Мы же собираемся поймать этого вонючего шпиона, верно? Выследить и поймать.

-- Это не шпион, - сказал я и рассказал ему о том, что говорил мой отец, но он не желал со мной соглашаться.

- Ладно, - сказал он, - мы все равно собирались прогуляться вокруг Пальца, так что можно будет заодно и пошарить вокруг.

Вольф небрежно обернулся, впервые заметив мое присутствие.