Бринкер указал на маленькую металлическую канистру, присоединенную толстым шлангом к одной стенке экспериментального контейнера.

– А вон там, Джон, они и сидят. Пятьдесят миллионов нанофагов «метка-2» – может быть, миллионов на пять больше или меньше, – и все готовы к работе. – Он повернулся к одному из лаборантов, который почти так же бесшумно, как Смит, появился рядом. – Ну, что, Майк, сделали уколы нашим маленьким пушистым друзьям?

Лаборант кивнул.

– Конечно, доктор Бринкер. Сделал лично десять минут назад. Один хороший укол для всей банды.

– Нанофаги получаются инертными, – объяснил Бринкер. – Их митохондрии работают такое непродолжительное время, что приходится предварительно защищать их чем-то вроде чехла.

Смит кивнул; он отлично понимал смысл такой операции. Молекула АТФ – аденозинтрифосфорной кислоты – поставляла энергию для большей части метаболических процессов. Но АТФ должна была начать вырабатывать энергию, как только вступала в контакт с жидкостью. А все живые существа состояли, главным образом, как раз из жидкости.

– Значит, инъекция – это нечто вроде шлепка для новорожденного? – спросил он.

– Совершенно верно, – подтвердил Бринкер. – Мы вводим каждому экспериментальному объекту уникальный химический сигнал. Как только пассивирующий сенсор нанофага обнаруживает его, чехол раскрывается, и окружающая жидкость активизирует АТФ. Наши машинки включают моторы и отправляются на охоту.

– Выходит, ваш чехол действует еще и как предохранитель, – понял Смит. – На тот случай, если какая-нибудь из ваших «меток-2» окажется не там, где следовало, – например, у вас в животе.

– Именно так, – согласился Бринкер. – Нет уникальной химической подписи – и активации нанофага не происходит.

Парих не полностью разделял восторг шефа.

– Есть небольшой риск, – вмешался в разговор молекулярный биолог. – Во время формирования нанофагов всегда присутствует некоторый процент ошибки.

– А это означает, что чехол иногда не формируется должным образом? Или датчик отсутствует, или он реагирует не на тот сигнал? Или в оболочке фага накапливаются не те вещества?

– Нечто в этом роде, – согласился Бринкер. – Но процент ошибки очень мал. Смехотворно мал. Черт возьми, он почти отсутствует. – Биолог пожал плечами. – Кроме того, эти штуки запрограммированы на убийство раковых клеток и вредных бактерий. Если несколько из них собьются с дороги и пару минут постреляют по ложной цели, никакой беды не будет.

Смит скептически приподнял бровь. Неужели Бринкер говорил серьезно? Может быть, риск и впрямь был очень мал, но все равно рассуждения ведущего ученого «Харкорта» больше подходили для лихого кавалериста. Хорошая наука всегда базировалась на бесконечных кропотливых трудах. И ее правила ни в коей мере не позволяли закрывать глаза на признаки потенциальной опасности, какими бы незначительными ни казались их масштабы.

Собеседник обратил внимание на выражение его лица и рассмеялся.

– Не переживайте так, Джон. Я вовсе не сошел с ума. По крайней мере, не совсем. Мы держим наши нанофаги на чертовски крепком поводке. Они надежно контролируются. Кроме того, рядом со мной находится Рави, который ни за что не позволит мне зарваться. Я вас успокоил?

Смит кивнул.

– Я лишь уточняю, Фил. Пытаюсь избавить мои шпионские мозги от излишних подозрений.

Бринкер ответил ему быстрой, немного кривой улыбкой и перевел взгляд на лаборантов, стоявших перед разными пультами и мониторами.