Бринкер ответил ему быстрой, немного кривой улыбкой и перевел взгляд на лаборантов, стоявших перед разными пультами и мониторами.

– Все готовы?

Сотрудники, один за другим, подняли вверх большие пальцы.

– Отлично, – сказал Бринкер. Его глаза сверкали от возбуждения.

– Нанофаг «метка-2», эксперимент на живом материале, серия первая. По моему сигналу… три, два, один… пора!

Металлическая канистра зашипела.

– Нанофаги выпущены, – пробормотал один из лаборантов, следивший за датчиком, присоединенным к канистре.

На протяжении следующих нескольких минут никаких видимых изменений не последовало. Здоровые мыши продолжали свою бесцельную суету. Больные мыши оставались такими же вялыми.

– Энергетический цикл АТФ завершен, – объявил наконец другой лаборант. – Жизненный цикл нанофагов завершен. Эксперимент на живом материале завершен.

Бринкер громко выдохнул и торжествующе поглядел на Смита.

– Вот и все, полковник. Теперь мы анестезируем наших пушистых друзей, вскроем их и увидим, какую часть их разнообразных раковых образований удалось изничтожить. Держу пари, что будет близко к ста процентам.

Рави Парих, продолжавший наблюдать за мышами, нахмурился.

– Мне кажется, Фил, что у нас произошел прокол, – вполголоса произнес он. – Посмотрите на объект номер пять.

Смит наклонился, чтобы лучше разглядеть то, о чем он говорил. Мышь под номером пять относилась к контрольной группе из здоровых животных. Ее поведение резко изменилось. Она двигалась рывками, то и дело тыкаясь головой в своих товарищей, и беспрестанно открывала и закрывала рот. Внезапно она упала на бок, несколько секунд ее корчило – было ясно, что животное испытывало мучительную боль, – а потом дернулась и замерла.

– Дерьмо! – бросил Бринкер, тупо уставившись на мертвую мышь. – Ничего такого просто не должно было случиться.

Джон Смит нахмурился и вдруг решил повторно проверить, хорошо ли «Харкорт-био» соблюдает все предписанные меры безопасности. Сейчас же оставалось только надеяться на то, что защита действительно так надежна, как его убеждали Парих и Бринкер, поскольку тому, что у них на глазах убило совершенно здоровую мышь – чем бы оно ни являлось, – лучше было оставаться запертым в недрах этой лаборатории.

В миле к северу огни Санта-Фе отбрасывали теплый желтый отблеск в ясное, холодное ночное небо. Впереди, в верхних этажах Теллеровского института пробивался сквозь задернутые шторы свет электрических ламп. Дуговые прожектора, установленные на крыше здания, освещали прилегавшую территорию, и от всех предметов, находившихся на земле, ложились длинные черные тени. Маленькая рощица пиний и можжевельника возле северной стороны забора была полностью погружена в темноту.

Паоло Понти полз к забору по высокой сухой траве. Он прижимался к земле и следил за тем, чтобы не выбраться из тени, где благодаря черной трикотажной рубашке и темным джинсам он был почти невидим. Итальянцу было двадцать четыре года. Стройный спортивный молодой человек. Шесть месяцев назад, устав от жизни университетского студента-вечерника, обучающегося на благотворительное пособие, он присоединился к Движению Лазаря.

Движение предложило ему смысл жизни, наличие осознанной цели и такие острые ощущения, каких он прежде даже вообразить себе не мог. На первых порах тайная присяга, в которой он поклялся защищать Мать-Землю и уничтожать ее врагов, казалась ему мелодраматической глупостью. Однако через некоторое время Понти проникся принципами и кредо Лазаря и предался им с таким рвением, которое удивило его знакомых и, едва ли не сильнее всех, его самого.

Паоло оглянулся и посмотрел через плечо на небольшую тень, двигавшуюся, также ползком, вслед за ним.