Её далёкие предки, возможно, были ищейками, а может, так казалось из-за её узкой и нервной, очень красивой морды. — Скажи, там яд? Или снотворное?
Аллин протянул кусок Грею — и Грей слопал с радостью, показательно, демонстративно облизавшись.
— Типа, своих не травишь? — усмехнулся поджарый подпалый пёс, типичнейшая деревенская дворняга, с дурашливой миной и цепким разумным взглядом.
— Я — СБшник, парень, — сказал Аллин. — Мне собаку убить тяжелее, чем человека.
— Почему? — удивился щенок, да и остальные подняли брови.
— Потому, что среди людей встречается дохлая мразь, — сказал Аллин, держа мясо так, чтобы его могли обнюхать. — Мертвяк убил мою жену. Таких я отстреливаю, не сомневаясь. А все собаки — живые.
Щенок облизнулся.
— Не ссы, Бродяга, — сказал Грей. — Вообще, это он мне покупал.
Бродяга взял и проглотил в минуту. Гоблин встряхнулся и мотнул головой:
— Я обычно так не беру. И другим не советую. Слишком многие умерли. Есть такой яд: людям ничего, а собаки умирают…
— Мне нужна ваша помощь, — сказал Аллин. — Если думаете, что просто так ничего не бывает, то считайте, что это плата. Так легче?
Как ни странно, так впрямь пошло легче. Псы разобрали мясо и расселись вокруг, чтобы слушать — Аллин подумал, что им просто любопытно. Он присел на корточки, чтобы собакам было легче смотреть на него, и Грей прижался к его боку.
— Не факт, что поможем, — сказал Гоблин. — Но выкладывай, подумаем.
— Я расскажу и буду думать, как вам помочь, — сказал Аллин.
— Как помочь… оставить в покое. Хорошо б ещё жрать давать, хоть иногда, а если нет — так чтоб от мусорки не гоняли. Что ты ещё сделаешь…
— Вот уже не надо нам от людей помощи, — глухо, с прорывающимся рычанием сказала сука с жёлтой меткой. — Мы вот, с Морой, с Винжем, с Хромым в отлов попали как-то раз — так нам люди тоже говорили: «Мы поможем, мы поможем», — помогли, ага. Накормили какой-то горькой дрянью, от глистов, говорят. Винж потом блевал глистами, жрать не мог, еле оклемался. В клетках холодно, тесно, жрать давали шарики из костной муки — а потом операцию сделали всем. Больно. И уши отрезали. Чуток мы полежали там у них, в клетках, только немного в себя пришли — нас и выгнали. Всё, говорят, вылечили. Куда деваться… вернулись мы, а нас Шершавый со своей кодлой подрали: «А, говорят, кастраты муниципальные! За всех отожрались?» — Винжа теперь иначе и не зовут, жрёт последний… А у нас с Морой и у Хромого потом животы гноились, никак не вылизать — нитки какие-то… Мора нитки вытащила, у неё кровь пошла… померла. Хромой потом тоже умер, у него всё гноилось, гноилось, распухло… А мы с Винжем живём кое-как, но…
— А где Шершавый? — спросил Грей. — И Урик?
— Застрелили Шершавого, — сказал пёс с меткой, очевидно, тот самый Винж. — Жандарм застрелил. Говорят, он кинулся на кого-то… ну, мы не видели. А Урика машина сбила. Мертвяк был за рулём, специально наехал. Мы потом на обочине рядом с Уриком долго сидели — никто не остановился… ну и всё.
— Если буду помогать я, то не как сотрудники муниципального приюта, — сказал Аллин. — Мы в СБ своих не бросаем, а вы, если поможете мне, станете нам своими.
— С трудом верится, — фыркнул Гоблин.
— Да ладно, — вздохнул Винж. — Человек, ты скажи, что делать. |