Это Кассим заметил, что за Белл-Хаусом наблюдает полиция! Он уже подвел меня однажды. И я отдал ему еще один приказ.
Я почти закончил свою повесть. Мне было не уйти от крушения всех моих надежд, уничтожения всех результатов моих исследований и, наконец, от последней трагедии — гибели всякого следа изысканий, ставших смыслом моей жизни. Я отдавал себе отчет, что за вокзалами и портами установлено наблюдение и мне с моей приметной внешностью не миновать ареста. И я решил попытать счастья, скрывшись на вилле в Лондоне.
Кассим методично поджег Белл-Хаус — и сам сгинул в пламени! Воспользовавшись суетой, произведенной пожаром, мы с Нахемой успешно сбежали через ворота, выходящие на Хейнингемский тракт.
Но, покушаясь на жизнь мистера Аддисона, я не взял в расчет Нахему. Я взрастил чудовище… и это чудовище… погубило меня…
Глава 28. В КОШАЧЬИХ КОГТЯХ
Сиплый голос смолк. Мы с Гаттоном застыли в молчании.
— У меня осталось три минуты… или того меньше, — прошептал Дамар Гриф. — Есть ли у вас вопросы? Я к вашим услугам.
— Где ваша вилла? — вдруг спросил Гаттон.
— Она называется Лорелз-Хаус.
— Лорелз-Хаус! — удивленно вырвалось у меня.
— Именно так, — прошептал евразиец. — Это предпоследний дом на Колледж-роуд! Оттуда я и провел свой заключительный опыт с «L. К.-паром», но результатом стала смерть не мистера Аддисона, а Эрика Каверли…
Гаттон вскочил со стула.
— Вперед, мистер Аддисон! — сказал он. Но Гриф еще тише прошептал:
— Лорелз-Хаус пуст. Нахему обуяла ярость Сотис, и она сбежала. Она жаждет крови. Предупреждаю, она опаснее… чем… бешеные псы. У нее туберкулез… она умрет… еще до снегов. Но пока еще у нее есть время… О Боже!
Он содрогнулся всем телом. Скорчился. На губах выступила пена.
— Хланкуна! — простонал он. — Хланкуна! Она… уколола меня отравленной иглой… два часа… назад…
Он выпрямился в полный рост, хрипло вскрикнул и рухнул на пол — замертво!
Будто оцепенев, мы с Гаттоном стояли и смотрели друг на друга, ни разу не шелохнувшись, как каменные статуи по обеим сторонам длинного худого тела, распластавшегося на полу кабинета. Хищный профиль на фоне красного ковра пугающе напоминал лик Сокара.
Ни один из нас, кажется, пока не был в силах осознать, что расследование завершено, тайны, видевшиеся темными и непостижимыми, раскрыты и весь механизм этого странного преступления перед нами как на ладони. Наверное, только одна мысль владела нами в ту минуту: мы думали, что лежащий на полу перед нами человек, ставший жертвой одного из собственных дьявольских изобретений, не кто иной, как гениальный безумец.
Вряд ли кто узнает, существовал ли его великий труд об обезьянолюдях Абиссинии и еще более великое исследование, посвященное тем, кого он называл психогибридами, на самом деле или лишь в его воспаленном воображении. Однако мы не сомневались в одном: доктор Дамар Гриф был гением, доведенным до сумасшествия своей преданностью науке.
Все произошедшее казалось дичайшей выдумкой, и на какое-то миг, усомнившись в реальности существования исследований евразийца, я засомневался в подлинности собственных ощущений и всерьез вопрошал себя, были ли горящие сатанинским огнем зеленые глаза одержимой женщины-кошки, преследовавшие меня во время разыгравшейся фантасмагории, более реальны, чем все иные странности, о которых поведал нам беспринципный ученый.
Гаттон, видимо, думал о том же — что подтвердилось, когда он, словно очнувшись ото сна, произнес:
— Мистер Аддисон, нельзя медлить ни секунды — надо поспешить в Лорелз-Хаус и проверить сказанное Грифом. |