Взявшего след газетчика отпугнуть непросто, и через несколько секунд я очутился в чрезвычайно неопрятной спальне, стены которой были увешаны спортивными плакатами, репродукциями Кирхнера и многочисленными фотографиями девушек.
Расцарапанный юнец, чье лицо все еще покрывал слой пластыря, встретил меня со сжатыми кулаками.
— Выметайтесь вон! — Таково было его приветствие. — Или я сам вас вышвырну.
— Уважаемый сэр, — сказал я, — если вам не хочется выступить в весьма дурном свете в качестве свидетеля на суде по делу об убийстве, присядьте и выслушайте меня.
Эдвард Хайнс замешкался, сжимая и разжимая кулаки и сверкая преисполненным бессмысленной ярости взором.
— Что такое? — потребовал он объяснений. — О чем вы говорите?
— О тайне «Оритоги», — ответил я.
— О тайне «Оритоги»?
Он изменился в лице и опустился в кресло, откуда, по-видимому, вскочил, заслышав мой голос внизу. Я заметил утреннюю газету, валявшуюся на ковре, и броский заголовок подсказал мне, что он как раз знакомился с последними новостями о расследовании. К этому моменту я более не сомневался, с кем имею дело. Пододвинув ближайший стул, я сел лицом к хозяину комнаты и вытащил портсигар.
— Прекрасно понимаю, насколько щекотливы для вас сложившиеся обстоятельства, — проговорил я, пытаясь его успокоить, — но я ни в коем случае не явился к вам сыпать соль на рану. Угощайтесь сигарой. Мне надо с вами поболтать.
Парень все еще глядел на меня исподлобья, но я постепенно прибирал его к рукам. Он неуклюже взял сигару, закурил ее и выбросил спичку, не предложив мне огонька. Я сделал вид, что не заметил его неучтивость, и быстро приступил к делу.
— Я не являюсь сотрудником отдела криминальных расследований, — продолжал я, — однако в некотором смысле представляю Скотланд-Ярд и вынужден просить вас отнестись к вопросу с должной серьезностью. Вы владеете неким золотым амулетом…
Он мгновенно вскочил на ноги, а кожа между кусочками пластыря побагровела. Мне еще не доводилось сталкиваться с таким вспыльчивым человеком.
— Проклятье! — вскричал он. — Вам-то что за дело?
— Сядьте! — приказал я. — Я вас уже предупредил и повторять не собираюсь. Либо вы любезно отвечаете на мои вопросы здесь и сейчас, либо ответите на них позже в суде — решайте сами. Больше я вам возможности выбирать не предложу. Итак, повторю: вы являетесь обладателем некоего золотого амулета в форме кошки.
Пока я произносил это, он задыхался от гнева, что-то бубнил и метал в меня свирепые взгляды, но я холодно смотрел на него, и он наконец уселся и протянул руку к стоящему у кресла комоду. Выдвинув один ящик, он вытащил золотую статуэтку Баст и протянул мне.
— Вы об этой вещице? — грубо выпалил он.
— Да, — ответил я, — позвольте мне рассмотреть ее поближе.
Кажется, эта идея пришлась ему не по душе, однако я взял у него статуэтку и поднес ее к глазам. Без сомнения, это было изделие древнеегипетских мастеров, и, вероятно, прибыло оно сюда из дарохранилища в Бубастисе. Я поднял взгляд на молодого человека.
— Мне не хотелось бы вмешиваться в вашу личную жизнь, — сказал я, — но не будете ли вы столь добры поведать, каким образом к вам попал этот амулет?
Расчетливая холодность моей манеры возымела эффект, и Эдвард Хайнс, пусть и неохотно, зато сразу ответил:
— Я получил его от женщины.
— Как ее звали?
— Не знаю.
— Вы не знаете, как звали даму, подарившую вам столь ценную вещь?
Его глаза вдруг блеснули тщеславием. |