— Неостроумно, молодой человек! — Инспектор дёрнул носом и потерял к кувшину всякий интерес.

— И у меня с собой ни барбита! — старик похлопал себя по карманам.

— Тогда помалкивай, дед!

— Пощадите, господин инспектор! — взмолился хозяин. — А к будущему году сынишка посадит все три берёзы! Сынок, обещаешь?

— Обещаю! — ответил Фью-Фиок-младший из-за акаций.

— Слышите? А уж он у меня такой: как скажет, так и будет!

— Вечно одно и то же: пощадить! — устало отдулся Абдрюкулон. — А что я могу сделать? Мой долг — штрафовать, а не щадить! За штрафы, а не пощаду его величество Барбитур-Альбинос платит мне жалованье из тех, может быть, денег, что я добываю…

А Фью-Фиок-младший выбрался из садика между тем, открыл дверь, и на крыльцо, как под напором, выдавилась опять вся масса детворы, на этот раз голая совершенно, только на головах сидели двуклювые шапчонки, отчего они походили на неоперившихся голодных птенцов, почуявших корм. Они повернули козырьки-клювики на офицера и так уставились на него глазёнками, что сердце инспектора дрогнуло и он сказал: — Конечно, я не зверь! Ну, хорошо! Будем считать, что мои агенты не заметили берёзового полена, и сотню барбитов я зачёркиваю!

Фью-Фиок-старший сделал знак, и малышня на крыльце дружно отвесила офицеру нижайший поклон. Поклонился и хозяин, говоря:

— Вот уж благодарим! Но осталось ещё шестьсот! Это же разорение!

— Ничего, переживёшь! В прошлом году, небось, не меньше было, выжили!

— Какой выжили! Обнищали совсем! Гляньте! — Он повернулся перед офицером, показывая свои сплошь залатанные разноцветными латками штаны. — Думаете, это мода? Это нищета!

Земленыр опять тронул офицера за плечо, говоря:

— Господин Абдрюкулон, как порядочный человек вы должны проявить жалость к несчастным людям!

— О какой порядочности может идти речь, если я в мундире и на службе? Вот когда я буду в гражданской форме прогуливаться по бульвару, вот тогда требуйте от меня порядочности, да и то… смотря что под этим понимать. Порядочность — это хобби бездельников. Нет, я, конечно, и на работе не зверь, но все имеет свои границы. А, собственно, кто вы такие?

— Перекати-поле, — небрежно ответил Земленыр, рассчитывая шутя отделаться от бдительности офицера.

Но не тут-то было.

— Кто? Перекати-поле? — рявкнул он.

— То есть случайные прохожие.

— Случайные? Как это «случайные»? У нас случайным не положено! Это непорядок! Документы! — со злостью, что какие-то бродяги мешают его основной работе, потребовал инспектор. Старик подал Сильвуплетову бумагу, прочитав которую офицер удивился — очень уж значительными для случайных прохожих оказались на бумаге подпись и печать. И он пристальнее пригляделся к этим прохожим, словно ища в их лицах каких-то дополнительных знаков и примет, которые бы соответствовали документу, и, видимо, нашёл, потому что успокоился и опять уставился в бумагу, затяжно и так умилённо улыбаясь, что от этого умиления аж вспотел, причём, как почудилось Васе, не просто вспотел, а вспотел мёдом — лицо его покрылось крупными янтарными каплями, вытирать которые он не спешил, словно чувствовал удовольствие от этого пота. — Сам барб Сильвуплет подписал! Это большая честь! — Он обмахнулся листком, как веером, и потянул носом. — Божественный аромат!.