Саата обреченно посторонилась, глядя на сына полными слез глазами. Да, мальчик вырос. Да, лучший охотник – наверное, во всем Лесном Пределе равного не сыскать. Но какая же мать сама отпустит дитя на смертельно опасное дело?... Какая же мать не подумает: "А почему мой? Пусть другие идут!..." Таковы все матери, и ничего уж тут не поделаешь. Правда, если б сыновья их всегда слушались, Орда бы точно все хутора давным‑давно уж прикончила.

Аратарн простился с Киитой – та счастливая бегает, замуж берут, – пообещал притащить из леса какую‑нибудь диковинку, отыскивать которые сын Сааты был известный мастер, и размеренным шагом двинулся к воротам.

– Дня через три вернусь! – крикнул на прощание матери. И – ушел.

Следы он отыскал тотчас же. В полулиге от хутора. Они вели прочь, и видно было, где зверь вошел в лес. Аратарн насторожил самобой, повесил на правую руку секиру – он настолько привык к ней, что уже давно не замечал тяжести оружия, – и пустился вдогонку.

Сперва идти было легко – отпечатки четкие, места знакомые, знаешь, где засаду ногогрызов ждать, где брюхоеды кучковаться любят, – и Кожаный Мешок, словно понимал все это, приготовил собственный сюрприз. Дюжина зубастиков ждала преследователя, хоронясь под поваленной лесиной.

Аратарна встревожил запах. Странный, а значит, пугающий. Парень замер. Ну так и есть – из‑под ствола рухнувшей матерой ели сочится слабая струйка. Не костоглот, не стенолом... что‑то иное, а скорее всего – зубастики.

Парень вскинул самобой. Не так давно он придумал огненные оголовки для стрел – прибавил кое‑что к горючему гномьему песку, и тот стал не только гореть дольше да жарче, но еще и взрываться, коли по нему как следует стукнешь. Самому чуть голову по‑первости не оторвало. И вот именно такими стрелами и был заряжен сейчас его арбалет.

Аратарн всадил стрелу под самый еловый ствол, туда, откуда тянуло чужим запахом.

Вспышка, треск – и надломленная лесина тяжело ухнула, обрушившись на траву. Предсмертный писк и шевеленье – с зубастыми засадчиками было покончено.

Дальше, дальше, под смыкающимися кронами, через сумрак оврагов, через журчащие ручьи, через моховые топи, мимо спокойных лесных озер, так и зовущих присесть, передохнуть, полюбоваться на тихую водную гладь... Можно, конечно, и присесть... если не знаешь, что за милые создания там обитают. Пообедают тобой, и сам не заметишь. Моховые одеяла – жуткая вещь. От них только огнем и оборонишься. Тоже недавно появились. Мало‑помалу свечерело.

"Тут что‑то не так", – думал Артарн, бесшумно, точно рысь, пробираясь через густой молодой ельник. Плотная хвоя плохо сохраняла следы, он шел, как охотничий пес, по запаху. Никто на хуторе не знал об этой его способности; и без того, бывало, в детстве дразнили – мол, матка тебя от колдуна зачала! Ну, тех‑то дразнилыциков он быстро заставил умолкнуть, однако что от колдуна – это точно. Кто еще может зверя по нюху отыскать?...

И все же тут что‑то не так. Ведомо ведь, как Кожаный Мешок ходит – косолапо, вразвалку, отнюдь не быстро. За полдня догнать должен был – однако ж нет. Крылья у этой твари выросли, что ли?

...А когда совсем стемнело, Аратарн понял, что его окружают. Он умел видеть не только глазами, хотя умением этим пользовался редко, – голова после целый день могла трещать, ровно с попойки.

Во мраке, мягко стелющемся среди облаченных в плащи седого мха сосен, осторожно двигались размытые тени с парами красных искорок‑глаз. Он узнавал их. Брюхоеды... пятеро. Главопасти – десяток. Стеноломы – дюжина боевых шаров. О, хоботяра пожаловал! Так, рогач тоже здесь... Серьезно!

Они подловили его на открытом месте, когда парень пробирался через широкое моховое болото к смутно чернеющей впереди еловой островине, где и ждала засада.