Но здесь, среди злобных, неразумных, созданных грубой магией тварей, жили люди, обычные смертные, бессчетные поколения которых прошли перед моим взором. Странствуя по северным лесам, я смог достаточно близко видеть их жизнь, жизнь на затерянных в глуши крошечных хуторах, жизнь в окружении чудовищ. И далеко не всегда война с этими чудовищами оканчивалась для людей удачно...

Я, Губитель, по‑прежнему странствовал с чистой памятью, по‑прежнему не помнил, кто я, откуда, зачем пришел сюда и в чем, во имя всех вселенских сил, заключается тот самый мой Долг, с которым я вступил в этот мир; однако постепенно из неведомых глубин поднимались чувства. Мне что‑то нравилось, а что‑то, напротив, вызывало отвращение – вот как убитая сейчас тварь, например. Все чаще мне хотелось вмешаться, все чаще вид снующих и шмыгающих тварей побуждал меня отбросить наконец сдержанность и уничтожить их – не как врагов, а как нечистоты. Когда‑то у меня был дом. И я знал, что время от времени в нем нужно делать уборку.

Кажется, это называлось "помощь". Помощь слабым и беззащитным. Бездны и Небеса, но я никогда не занимался подобным! Это‑то я знаю точно. Неужели в меня вползло чувство жалости? Вползло неведомо откуда вкупе с остальными видениями явно не из моей жизни. Я ведь знал, что они чужие. Чужие от начала и до конца. Но откуда они взялись во мне?

Однако же лезть не в свою войну, тем более в войну магическую, для меня оставалось верхом непотребства...

Я медленно двигался к югу, описывая широкие петли по лесам, время от времени, словно дикий зверь, убивая голыми руками какую‑то из тварей Орды, как называли местные этот пандемониум.

То были дни странной раздвоенности. Ничего не зная о себе, ощущая лишь глухие шероховатые стены запретов, проходы склонностей и зияющие бездны страстей, я брел, вслушиваясь в необычайно четко звучавший внутренний голос. Он твердил, что чудовища Орды – это величайшее зло и что их нужно как можно скорее уничтожить, ибо каждый час моего промедления означает мучительную смерть еще кого‑то из несчастных обитателей сих мест.

Для меня это было внове. Я привык сражаться, а если когда‑то и жил для чего‑то еще, то сейчас ничего об этом не помнил. И какое мне было дело до всех тех, кто населял бесчисленные миры Великой Сферы? Я не трогал их, они не были моими врагами, эти смертные, я просто не обращал на них внимания. Мне не нужны были ни власть над ними, ни их поклонение. Хотя теперь я и понимал, что среди павших от моей руки было немало таких, кто жаждал властвовать именно над этими смертными, кто стремился сделать их своими послушными слугами – зачем, правда, я никогда не мог взять в толк.

А теперь... "Как же ты не видишь страданий и мук тех, кто волею судеб оказался слабее тебя? – криком кричал мне в ухо чей‑то неслышимый голос. – Как же ты можешь проходить мимо них равнодушно? Почему ты не используешь свои Великие Силы, вырванные из заточения, чтобы облегчить несчастным их и без того горькую участь?..."

От этих мыслей все начинает постепенно путаться. Я был Губителем. Врагом всего и всех. Неведомо кем и для чего рожденным. Неведомо где и как выросшим. Я никогда не шел сражаться, чтобы помочь кому‑либо. А тут... Я всегда относился с некоторой иронией к высокопарным заявлениям Белых рыцарей, объявивших себя чуть ли не единственными защитниками Добра в пределах Упорядоченного.

Стоп! Белые рыцари! А ведь это тоже оттуда, из глубокого, начисто забытого прошлого. Я пытаюсь вспомнить что‑либо еще – кто они такие, откуда взялись, с кем сражаются, – но напрасно.

Иногда мне кажется – кто‑то специально крошечными порциями отмеряет мне возвращаемые воспоминания.

Нет, конечно, этот странный, нашептывающий в уши голос не заставит меня свернуть и отступить от раз принятого плана, но... может, стоит все же взглянуть, что делается на юге? И заглянуть не только в храмы и обиталища колдунов?.