Возможно, эта логика была применима, когда ей нужно было общежитие художников в Праге, потому что Майлсу тогда было всего шесть месяцев от роду и она еще не отняла его от груди. Но красивые афоризмы не катят, когда от упомянутой возможности будет зависеть, умрут ли они от голода посреди пустыни в машине с пустым бензобаком. А это уже совершенно другой расклад, твою мать.
Коул выходит из женского туалета и толкает дверь в мужской. Рыжеволосая бросает на нее злобный взгляд – «ну хорошо, вот я такая», и продолжает красить губы, глядя на себя в зеркало, над которым, к счастью, нет никаких житейских мудростей. Ее сумочка стоит на краю раковины, расстегнутая, обнажающая содержимое, в том числе такой же полосатый, как зебра, бумажник.
– Эй, милочка, у тебя пудра есть? – спрашивает она.
– О. Мм. Сейчас посмотрю. Может быть, есть. – Коул хлопает себя по карманам, словно когда-либо принадлежала к тем женщинам, которые носят с собой запасы косметики.
– Спасибочки. А то я вся вспотела. – Рыжеволосая опасно раскачивается на высоких каблуках. – Даже не хотела идти. Но сегодня день рождения Брианны. Круглая цифра. Полтинник. – Умолкнув, она крепко хватается за раковину и мутными глазами смотрит на свое отражение.
Не может быть, крошка, чтобы это было труднее, чем убить человека.
– Знаешь, мы договорились покончить с собой. Если нам стукнет сорок, а мы еще одинокие. Или если выйдем замуж друг за друга. Видишь, как классно это обернулось! – Рыжеволосая рыгает, прикрывая рот рукой, что нередко предшествует позывам рвоты. – Слушай, можно тебя кое о чем попросить?
– Боюсь, пудры у меня нет.
– Тебе когда-нибудь доставляло удовольствие лизать женскую киску?
– Полагаю, ко всему можно привыкнуть, – выдавливает Коул, и тут в туалет врывается Мила.
– Мама!
Пьяная женщина вздрагивает от неожиданности, отшатывается назад и смахивает сумочку с раковины. Сумочка рассыпает свое содержимое по полу.
– Майлс! – Коул поспешно поправляет себя: – Мила!
– О-ооо блин! – говорит рыжеволосая. – Ооо, кажется, я сломала каблук.
– Извини! Я не знал, где ты! В женском тебя не оказалось! Ты должна была меня предупредить!
– Успокойся, ты ни в чем не виновата. – Коул перехватывает взгляд Милы, брошенный на сумочку и разбросанное содержимое. Она качает головой, кратко, резко.
– Я соберу ваши вещи, – говорит Мила, не обращая на нее внимания.
Твою мать. Коул берет женщину за руку, отвлекая ее на себя, наполняя свой голос теплотой и удивлением.
– Так, держитесь. С вами все в порядке?
– Мой каблук, – жалобно хнычет пьяная, покачиваясь на одной ноге и изучая свою обувь. – Сломан на хрен! – Она снова рыгает.
– Нет, посмотрите, это лишь застежка. Она расстегнулась. Давайте я вам помогу. – Коул наклоняется, чтобы застегнуть застежку, надеясь на то, что рыжеволосую не вырвет прямо на нее.
– Ты просто прелесть!
У нее за спиной Мила подбирает тюбик губной помады, связку ключей с брелком в виде танцовщицы, пакетик мятных конфет, пачку жевательной резинки с никотином, выжатый тюбик дорогого крема для рук, несколько тампонов. Ее пальцы замирают над полосатым бумажником, раскрытым. Внутри бесполезные пластиковые карточки. И долларовые купюры, которые аккуратно извлекаются и зажимаются у нее в кулаке.
– Вот ваши вещи, мэм. – Мила вкладывает сумочку пьяной женщине в руки, буквально излучая невинность.
– И ты… ты тоже прелесть! – Рыжеволосая треплет Милу по щеке. |