– Блинчики? – с надеждой спрашивает Майлс.

– Хотелось бы, тигренок. Калифорнийский паек, то же самое, что и вчера.

– И позавчера.

– И позапозавчера. Наверное, можно было бы как-нибудь разнообразить.

Как будто им могли позволить вернуться домой. Столько сообщений по электронной почте и телефонных звонков в консульство Южной Африки, из библиотеки Монклэр, где кое-как организовали работающий интернет и телефонную связь. Мы здесь чужие. Когда ей удавалось дозвониться, включался автоответчик: «глобальный кризис бла-бла-бла, множество граждан застряли в других странах, мы работаем над тем, чтобы помочь всем, в настоящее время нет возможности отвечать на все звонки. Пожалуйста, заполните как можно подробнее прилагаемую анкету относительно ваших нынешних обстоятельств, и мы свяжемся с вами, как только сможем». Сбросить, повторить. Сейчас весь мир связан по рукам и ногам. Это массовое умирание – ад для чиновников.

Она не выходила из дома с тех пор, как Девону стало плохо. Уже несколько недель не ходила в библиотеку, не знала, кто из соседей еще остался, если остался вообще хоть кто-нибудь. В и без того изолированном районе общие собрания как-то заглохли, те, кто смог, бежали, кто остался – сомкнули ряды, ухаживая за умирающими и мертвыми. До тех пор, пока доставляли продовольственные пайки…

Коул насыпает в две тарелки овсяные хлопья и порошковое молоко, кладет рядом протеиновые батончики. Завтрак-обед-ужин для тех, кто остался в живых. Ее размышления прерывает доносящийся из гостиной голос Майлса, теперь изображающего злодея, коварного, язвительного.

– Они должны были выбрать комнату со смертоносным магическим веществом!

И тотчас же удивленно:

– Мам!

По окну гостиной скользит луч прожектора, замирающий на светоотражающих полосах на наклейке.

– Оставайся здесь, – говорит Коул, убирая тарелки.

– Почему? – спрашивает Майлс, вечный спорщик.

– Потому!

Девон пытался заверить их в том, что во всех худших сценариях ключевым ингредиентом является тестостерон. Как будто женщины неспособны самостоятельно наломать дров. «Какой же ты сексист, Дев», – мысленно бросает Коул, выбегая на улицу.

«Человеку не дают покоя даже тогда, когда он умер», – сама же отвечает за него она.

К дому подъезжает фургон ФАЧС, двигатель работает, фары сдвоенным гало нацелены на входную дверь, поэтому Коул приходится прикрыть глаза рукой, когда она выходит на крыльцо. Из фургона выбираются две женщины, неуклюжие в громоздких защитных комбинезонах. «Чумонавты», – думает Коул. Их лиц не видно в ослепительном сиянии фар, лишь блики на стеклах касок.

Та из женщин, что покрупнее, властно кричит:

– Оставайтесь на месте!

– Все в порядке, – окликает ее вторая. – Она без оружия.

– Я без оружия! – В подтверждение своих слов Коул поднимает руки вверх.

– Лишняя осторожность не помешает, мэм, – оправдывается Высокая-и-толстая, своей тушей заслоняя свет. В этом ремесле нужно обладать незаурядной физической силой, чтобы таскать трупы. – Где тело? Вы близкая родственница?

– Это мой муж. Он в доме. – Последействие горя буквально валит Коул на землю, потому что помощь прибыла, они здесь, и это словно лицензия, позволяющая рассыпаться на части и доверить кому-то другому заниматься всем этим. Но Майлс. Нельзя забывать про Майлса.

– Все в порядке, – докладывает по рации та, что ниже ростом. – Один взрослый.

– У вашего мужа были какие-либо осложнения, о которых нам нужно знать?

– Какие, например? – едва не смеется вслух Коул.