— Не ходите здесь по ночам, — предупредил шофер.

Двигатель он не выключал. Я едва его слышал.

Я стоял, смотрел на дом и чувствовал, как он снова входит в мою жизнь — с хорошими и плохими воспоминаниями. Но по большей части с добром. Так уж устроены люди. Во всяком случае, нормальные люди. Несмотря на годы, проведенные в заключении, несмотря на наркоз, который засадил в меня утром Мартин-медик, я чувствовал себя в здравом уме.

До двери всего несколько шагов по разбитой дорожке. Я видел тяжелый заржавленный полицейский замок и цепь. Она была разорвана и болталась. Возможно, недавно кто-то побывал внутри. Стэплтон отдал мне мою старую связку ключей. Она лежала в мешке с вещами, хранившимися в полиции двадцать три года. Одежды, разумеется, не отдали. Вместе с пятнами крови она была отправлена в качестве вещественного доказательства. Только ключи и кошелек с водительскими правами и полицейским удостоверением внутри. Удостоверение я оставил Стэплтону на память, однако сейчас не мог не думать о том, что он мне сказал. Я мог бы поехать куда-нибудь еще, в какой-то неизвестный отель, впервые зарылся бы головой в удобную подушку и позабыл бы о прошлом. Беда в том, что, по моим ощущениям, у меня не было выбора. Этот дом, с его щербатыми бревнами и покрытыми паутиной окнами, выглядел старым и мертвым, но я смотрел на него прежними глазами. Здесь когда-то жила моя семья, и мы были счастливы. Один ужасный день не может уничтожить семь лет нормальной жизни.

— Я запомню это, — сказал я и поднялся на деревянное крыльцо.

Снял разбитую цепь, взял старый ключ и удивился тому, что пальцы помнили его. Отворил дверь, преодолев сопротивление ржавого замка. Глубоко вдохнул и ощутил запах смога, океана, откуда-то пахнуло канализацией, ко всему этому прибавился легкий аромат цветущей яблони. Я вошел.

Здесь не пахло ни старьем, ни мертвечиной. Дом сохранил запах, который я запомнил с первого нашего дня: пахло старым деревом — полами, ступеньками, широкими деревянными подоконниками. Может, это был кедр или другое дерево, обладающее сильным запахом. Я так никогда и не выяснил.

Инстинктивно потянулся к выключателю. К моему удивлению, он работал. Удивительно: ведь дом все это время пустовал, и счета оставались неоплаченными, за исключением городских налогов. Но сейчас наступил новый век. Я явился в новый мир. «Многое меня еще удивит», — подумал я, стоя в месте, которое было домом для единственной моей семьи, которую я любил. Все, что имело значение, было тогда и с ними. Может, так и останется до конца жизни.

То, что я увидел, одновременно было и чужим, и знакомым. Во время моего заключения дом оставался в неопределенном положении: его нельзя было продать или сдать в аренду. Сюда приходили только юристы и полиция. Повсюду висела паутина, лежала серая пыль. Желтая полицейская лента загораживала вход на лестницу. Я подошел и сдвинул ее в сторону. В это мгновение в памяти что-то всплыло. Вспомнилась служба. Прикосновение пластиковой ленты, далекое, но такое знакомое ощущение, вызвало в памяти дело, которое вел много лет назад. Лента и убийство девушки. Ее нашли на каменистом, покрытом водорослями берегу возле моста Де Сото. Мы со Стэплтоном первыми там оказались. Я вспомнил ее скорченное изувеченное тело, запахи, шум волн, набегающих на обросшие водорослями камни. Помню, как Стэп отбежал в кусты. Его вырвало, и он жаловался, говорил, как несправедливо, что это происшествие выпало на его дежурство.

Убийцу девушки мы так и не нашли, тем не менее память осталась.

Я посмотрел на деревянную лестницу и подумал: «Пока не надо».

Повернулся, прошел по комнатам первого этажа. Медленно, методично пытался восстановить ментальную карту, хранящуюся в дальнем закоулке памяти.

Окна гостиной выходили на улицу. Я вошел. Здесь ничего не изменилось.