Изменить размер шрифта - +
Для простых смертных все вышеперечисленное было бы уже достаточным доказательством его богатырского здоровья, но осознание собственной физической мощи сейчас важнее всего для Стэндиша, на это направлены все его старания, и в свои пятьдесят с лишним он все еще полон сил и энергии. И все же это человек с разбитым сердцем. Если сравнить его с мощным деревом, то можно сказать, что изнутри его что-то подтачивает. В один прекрасный день вдруг, без всякого предупреждения, оно может упасть. И только тогда прохожие узнают о болезни и всё поймут.

Когда он прогуливается с Уолдо Кроссли в поместье Месволда по берегу реки, радуясь ловкости, с которой сын научился накалывать листья и прочий мусор, и делая ему комплименты по поводу прекрасно сидящей на нем униформы, которую носит вся прислуга Месволда, вознаграждаемый трогающей до слез широкой, счастливой идиотской улыбкой сына, или когда он дежурит у постели Ормуса Камы, видя в коматозном певце тень своего умершего Готорна, — в эти мгновения спина Стэндиша прямее, чем когда-либо, челюсть тверже, а глаза суше. Но он приговорен, это очевидно. Есть опасность, что, если Ормус не проснется, Стэндиш тоже уснет последним сном. Их судьбы неразрывны. По мере того как проходят месяцы и годы, Стэндиш теряет надежду, тонкие нити сплетенного им покрывала самодисциплины начинают изнашиваться. У него появляется нервный тик, глаз иногда подергивается. В иные дни из его некогда густой копны волос выпадают целые пряди. Когда он поднимается со стула, Спента замечает первые признаки сутулости.

— Будь я немного помоложе, — говорит она, взяв его под руку, когда они как-то вечером прогуливаются по цветнику, — я, возможно, заставила бы вас побегать за собой.

В ее голосе он слышит эхо одиночества женщины, стоящей в пустой комнате собственного будущего, и приходит к выводу, что ему не остается ничего другого, кроме как быть откровенным.

— Я принадлежу к тем, — говорит он, и впервые язык у него поворачивается с трудом, произнося эти слова, — для кого любовь женщин никогда не была внжна.

— Прекрасно! — хлопает она в ладоши. — Я тоже не считаю это важным в нашем возрасте. Это будет партнерство, правда? Вступая в сумерки нашей жизни, мы способны предложить друг другу хотя бы это.

Стэндиш не находит, что ответить.

 

Мария больше не появляется; возможно, она уже не верит, что у Ормуса есть перспективы. Ни Спента, ни Стэндиш не произносят этого вслух, но оба думают, что ее отсутствие — дурное предзнаменование.

Они заговаривают о том, что запрещено допускать даже в мыслях, — об отключении его от поддерживающей его жизнь аппаратуры. Более трех лет Ормус Кама нуждался в мониторах, капельницах, плазме. Бывали моменты, когда было необходимо оборудование для искусственного дыхания. Его мышцы атрофировались, он слабее младенца. Он не может прожить без аппаратуры, медсестер и санитаров. Спента спрашивает Стэндиша о том, о чем нельзя спрашивать:

— Если говорить начистоту, как вы думаете, он проснется?

И Стэндиш больше не способен уверенно отвечать «да».

— Можно было бы организовать несчастный случай, — говорит он. — Перебой в электроснабжении с одновременным отключением запасного генератора. Или трубка может случайно выпасть из носа спящего, или дающая жизнь игла не попасть в вену. Может быть, это было бы… как это лучше сказать… — запинается Стэндиш, — …милосердно.

— И все же я верю! — упрямо кричит Спента. — Я не знаю во что — в чудо! В благословение свыше. В то, что называется высшей любовью.

«Колкис Рекордз» выпускает двойной диск, «сорокапятку» «Beneath Her Feet» и «It Shouldn't Be This Way», ушедшей в небытие группы «Ритм-центр», это задумано как прощальный жест, примирение с неизбежным.

Быстрый переход