Но когда она появляется, она обычно угрюма и протестует против попыток Ормуса избавиться от нее, надев повязку на глаз, не говоря уж о его клятве. Она не задерживается надолго, но всегда успевает напомнить ему, чего он себя лишает.
Он замечает, что часто она приходит запыхавшаяся и вспотевшая. И выглядит усталой. Может быть, когда две сущности постепенно сливаются, становится все труднее ходить туда-сюда по этому беспокойному сверхъестественному пути? А возможно ли такое, что, когда слияние завершится, оба мира станут подчиняться одним и тем же природным законам и Марии придется входить к нему и выходить, как и всем, через дверь?
Если это так, то будет ли квартира — ее квартира — ждать его в Бомбее? Не появится ли в гостевой книге отеля «Вселенский танцор» запись о номере люкс, который они снимали для той предполагаемой ночи страсти много лет назад?
Сможет ли он теперь когда-нибудь снова отличить факт от вымысла?
Начинает болеть голова. Он снова закрывает глаз повязкой и ложится в постель.
На сегодня достаточно.
It's not up to you no more, you can't choose if it's peace or war, just can't make choices any more, your nightmare has come true; and when the day becomes the night, and when you don't know wrong from right, or blind from sight or who to fight, don't tell me you feel blue.
For Jack and Jill will tumble down, the king will lose his hollow crown, the jesters all are leaving town, the queen has lost her shoe, the cat has lost his fiddling stick, so Jack be nimble, Jack be quick, as all the clocks refuse to tick, the end of history is in view.
The earth begins to rock and roll, its music dooms your mortal soul, and there's nothing baby nothing you can do. 'Cause it's not up to it's not up to it's not up to you [223].
Сотрясающие землю песни Ормуса Камы — набор громких слов, воспевающих наступление хаоса, — как это ни парадоксально, созданы музыкантом, достигшим высочайшего уровня мастерства. Его песни — о разрушении всех стен, границ, оков. В них говорится о столкновении миров, двух I разрывающих друг друга вселенных, стремящихся стать одной и в этом своем стремлении уничтожающих друг друга. I Сновидения становятся явью, в то время как рутина и будничность перемещаются в наши сны.
Некоторые его песни — затейливые узоры, вытканные из переплетающихся звуков. В других же Ормус совершенно сознательно избегает приходящих к нему в избытке фантазий, переключаясь на сухие диссонирующие ноты, требующие от Вины ее пронзительной агрессии, к которой она добавляет свою пугающую искренность. Эта нарочитая дисгармония — что-то совершенно новое для Ормуса. В нем говорит отчаяние, вызванное его воздержанием, мильтоновская боль нереализованной любви.
Гармониею прирожденной, / От всех оков освобожденной… [224]
Многие из этих сырых песен — адресованные непосредственно Вине иеремиады, поэтому в ее исполнении они вызывают странные чувства, сбивая с толку, ведь в ее уста он вкладывает — то бишь она выплевывает — слова, которые ему столь необходимо сказать ей. В своем искусстве он вовсе не затворник. Музыка — его нагота. Это нас возбуждает. Наблюдая за ними на сцене, слушая их обоих на пластинках и кассетах, мы видим, мы чувствуем напряженность в их любовных отношениях, перед которыми воздвигнуты столь странные препятствия. Напряженность, даже надлом в их огромной, переспелой любви, в которой они упрямо продолжают отказывать себе так долго, так долго. И поэтому они — единственная пара, об отношениях которой мы все с нетерпением ждем новостей.
Некоторые из их песен, исполненные стремительным, резким голосом Вины, высвобождают в слушателях что-то первобытное, даже животное. Несмотря на то что их содержание полно нигилизма, их музыкальное воплощение столь мощно, что способно покорить лишенную права голоса и склонную создавать себе идолов молодежь. |