|
Линии железных дорог расплылись в туманные полосы. В центре карты словно повис чудовищный паук, телом которого оказалась станция, а лапами — все прилегающие дороги. Огоньки, обозначавшие семафоры, разгорелись льдистым светом, и около них зажглись надписи: «Алькор», «Ригель», «Вега», «Спика», «Бетельгейзе», «Сириус», «Регул», «Альтаир», «Денеб» — чудесные космические слова. Они не оставляли никакого сомнения в том, что передо мной (и перед Бабекусом, к несчастью) и находится Карта повстанцев.
Бабекус во мне обезумел. Он дергался, шипел, чесался, возился, огрызался на мои замечания и чуть ли не подвывал от нетерпения поскорее побежать и донести на повстанцев. Он сгорал в своей страсти, а я смутно допетривал до хитроумного замысла повстанцев. По карте двигались вереницы огней, обозначавших повстанческие и диктаторские эскадры, — одни быстро, другие медленно. Какие–то огни вообще висели неподвижно. Штаб повстанцев создавал план грядущего сражения и перемещал боевые силы: группировал, устанавливал векторы ударов и направления бросков, отмечал прикрытия и ловушки. А потом товарищ Палкин, он же принц и глава повстанцев, переключил космическую карту на нормальную. И я увидел, что огоньки, обозначавшие боевые единицы, превратились в символы составов и эшелонов на путях нашей станции и окружных дорогах. – Запомните эту расстановку сил, собратья, — сказал товарищ Палкин. — Ровно в двадцать один ноль–ноль в стратосфере пройдет наша летающая тарелка и сфотографирует станцию Сортировка. В это время здесь все должно быть так, как на нашей карте! Не перепутайте, маркиз Ким–Галл, от этого зависит жизнь колоний и самих повстанцев! – Прошу прощения, принц, — поднял голову обходчик Тарасов. — Но в тот раз был в мотину пьян стрелочник на разъезде Горемыкино, и сто восьмой из Ташкента простоял в резерве, поэтому флот контр–адмирала Вепря не вышел из укрытий возле Альдебарана! – Ладно, маркиз, никто не сомневается в вашей преданности революции, и слава героям, все равно одержавшим победу в той битве!… Смерть диктатору! – Смерть диктатору!… — глухо и нестройно отозвались пришедшие. «Смерть повстанцам!» — внутри меня крикнул Бабекус, и я услышал, как в его уме переливаются, звеня, цифры, звания и награды. «Теперь к Лубянкину, дружок! — велел мне Бабекус, словно я был его извозчиком. — Передам в Центр, и сегодня ночью — десант!…» «Надо его остановить», — подумал я. И в моей башке вспыхнула картина мести Лехи Коробкина своему однокласснику Севке Меринову, который однажды втолкнул его в женский туалет. «Послушайте, Бабекус, — сказал я, — а вы не боитесь с такой ценной информацией в моей голове ходить без оружия?» «Н–да, — согласился Бабекус. — Риск, конечно…» «Хотите, раздобудем пистолет? — торопясь, предложил я. — Я знаю способ!» Бабекус заколебался. «Ладно, валяй!» — разрешил он, и я начал выбираться из–под бюста. Я перебежал через пустой зал, по коридору до лестницы и очутился во дворе. Тут наконец я увидел повстанца. Дядя Костя Орленко сидел в сквере на скамейке и курил. – Дядь Кость, — подходя, позвал я, — помогите мне дверь починить… – Какую дверь? — лениво спросил он. Карман его неудержимо оттягивался под тяжестью оружия. – Вон ту. — Я указал на синюю кособокую будку уборной. – Ту?… — недоверчиво пробормотал он, поднимаясь. Следом за мной он неохотно дошел до нужника и спросил: – И чего надо сделать? – Внутрь заходите, — тараторил я, заталкивая его внутрь. |
