– Не знаю, Кланюшка, не знаю!… И кто у них заводила — тоже не знаю!… А мой–то, слышь, после этого меня за границу утягивает!…

– В Америку?

– В Саудовскую какую–то Аравию! К Пиночету в штурмовики!…

– Тебя?!

– Да не меня, Кланька, — сам туда пойдет! Я ж его знаю! За бутылку родину продаст — изверг, враг народа, морда каторжная!…

– Слышал? — толкнул я Барбариса.

P . S . Дорогой четателъ! Сразу очинъ хочу аговорить условен нашево взаимнаво деалога. Художесвенное произведенее отличаеца от нехудожесвеннова тем, что в нем есъ подтеке, потому что в нехудожесвенном нет. У меня тоже есъ подтеке, но не не везде. Где есъ, я буду абозначать ево галочками или крестиками. Или нет, лутше в конце ево буду писать сам. Ведь могут неправелъно понять и не напечатать, а могут аштро–фовать или вобще посадить в психбольницу, хотя и незашто. А я еще молодой.

ГЛАВА 3. Как мы были у Карасева

– Пошли к Кобелевым, Вовтяй, — предложил мне Барбарис, когда мы вышли на крыльцо. — Они «Иж–Юпитер» купили…

– Ну их, твои мотоциклы… — хмуро отозвался я.

– Пошли тогда к бане, — не обидевшись, снова предложил Барбарис. — Сегодня женский день, по–зырим…

– Дурак, что ли? — спросил я. — Там же окна закрасили. Слушай, Барбарис…

– Чего?

– Пошли в тупики к дяде Карасеву, а? Он же у Кольки Меркина собутыльник! Мы его подпоим и узнаем про ограбление денежного поезда!

– И чего делать будем потом? Я подумал.

– Ну, посмотрим, как будут грабить…

– А чем подпоим Карасева?

– Возьмем ведро картошки из вашего погреба, а у него аппарат моментальной перегонки… Он сам и подпоится.

– Н–ну, ладно… — заколебался Барбарис. — А почему нашу картошку, а не вашу?

Самое лучшее в таких случаях — пнуть ему хорошенько.

– Дождешься ты у меня, Вовтяй… — проворчал, удаляясь к погребу, Барбарис.

Спустя пять минут он вернулся. В ведре лежала холодная, черная картошка.

– Годится, — одобрил я, и мы пошагали к станции.

– Вот уедет Колька Меркин за границу, — через некоторое время заговорил Барбарис, — и пойдет в штурмовики к Пиночету…

– Врет он все, — хмыкнул я. — И не возьмут его туда вовсе, там карате надо знать.

– Дак он знает, — возразил Барбарис. — Когда его в марте братья Криворотовы побить хотели, помнишь, как он их ногами отпинал?

– Это все фигня, потому что у настоящих каратистов есть разные пояса — черный там, белый, красный, а у Меркина ничего нет, даже галстука.

– Купит.

– Нет, — решил я. — Он, наверное, пойдет работать на радиостанцию «Свобода». Помнишь, как он критиковать любит?

И я представил, как у нас на Сортировке зимними ночами слушают по радио далекий и изменившийся голос Кольки Меркина, пробивающийся через свист и Пугачеву.

– Тогда он про все расскажет, — рассудительно заметил Барбарис. — И про инженера Паранина, и что тетка Рыбец из столовки свиньям ворует, и что дядя Дмитрий Карасев космический шпион и самогонщик, и про танки на железной дороге… И если будет война, на нас бомбу сразу и шандарахнут!…

Я похолодел, представив над станцией ядерный гриб в десять раз выше старой водонапорной башни.

– Слушай, Борька, — взволнованно сказал я, — надо этих грабителей мильтонам сдать, потому что знаешь, что будет, если бомбу скинут?…

– Что? — испуганно спросил Барбарис и замолк.