В воздухе внезапно пахнуло теплой кровью, но Бойс едва ли заметил это. Поскольку теперь в темноте замелькали тени, и Бойсу показалось, что его плоть задвигалась вместе с ними, сморщиваясь до самых костей. Его разум и тело сковал холод, вызывая онемение и паралич...

Бойса обдуло ледяным ветром, всколыхнувшим темные занавески в тронном зале. Ненадолго темнота чуть-чуть разошлась. В одно ужасное мгновение он увидел фигуру в мантии, движущуюся совершенно не по-человечески.

Он увидел, как Ирата повернулась к ней лицом, высоко подняв руки, — ее волосы развевались позади, а лицо ярко пылало. Рядом с собой Бойс заметил еще кое-что — вторую рычащую кошку, приготовившуюся к броску, обнажившую изогнутые клыки и свирепо уставившуюся на него дикими, безумными глазами.

Затем темнота сомкнулась вновь, словно упал магический занавес. Сквозь нее Бойс услышал голос Ираты, тонкий и пронзительный, произносящий слова, звучание которых само по себе было бессмысленным богохульством. Человеческий язык не был предназначен для произнесения таких слов.

Пение стало тоньше и пронзительнее, казалось, будто звуки окутывали голову Бойса, пока их не заглушил вой ледяного ветра.

Он промерз до костей. Его руки намертво стиснули рукоятку меча. Услышав свирепый рев, он с невероятными усилиями поднял клинок. На него бросилось гибкое пахнущее зверем тело. Когти разодрали Бойсу ногу, а рычание оказалось уже у самого его уха. Яростно борясь с холодом, он скинул с себя кошку и ударил мечом — мимо.

Теперь странно изменившийся голос Ираты, резонирующий с надоевшим звоном колокольчиков, наполнил всю темноту. И даже сквозь холод и растерянность Бойс почувствовал движение среди невидимых фигур в мантиях — движение, которое он узнал потому, то его плоть мгновенно сморщивалась, когда Они оказывались рядом.

Снова услышав рычание, он последним, отчаянным усилием поднял меч. На этот раз Бойс не промахнулся. Рычание превратилось в жалобный вой. Кошка с глухим стуком упала на пол и затихла. Фигуры в мантиях стали его окружать, и Бойс понял, что умрет, если они дотронутся до него.

Осталось еще кое-что. Бойс не мог добраться до Ираты, чтобы заставить ее прекратить петь, но Оракул стояла у него за спиной. Он мог дотянуться до нее.

И убить.

Тогда она, по крайней мере, точно не станет пленницей своего злобного двойника. И если умрет Оракул, Ирата, возможно, умрет тоже. Бойс собирался совершить жалкий и отчаянный поступок, но, даже испытывая ужас и отвращение, он понял, что так будет лучше для всех.

Она была очень близко, на расстоянии вытянутой руки. Бойс коснулся — впервые. Прежде ему было интересно, мраморная ли она на ощупь, холодная ли и твердая ли. Она оказалась не холодной. На мгновение это озадачило его, но затем он понял. Бойс так жутко замерз в этой неестественно ледяной темноте, что даже мрамор показался ему теплым.

И когда он притянул ее к себе, обняв за плечи, то почувствовал, как она медленно, почти неохотно, уступает его силе, ее тело согнулось, когда она оказалась в непосредственной близости от меча.

Бойс перехватил меч поближе к эфесу. В ужасной темноте он поднес острое лезвие к ее горлу.

Оракул не шевельнулась. Но он услышал, как ее дыхание участилось.

Очень медленно он наклонил голову и нежно поцеловал ее. И губами Бойс почувствовал тепло, почувствовал, как жизнь медленно возвращается в Оракула Керака. Медленно, плавно она вернулась в мир живых из того места, в котором пробыла так долго.

Ее губы зашевелились от его прикосновения. А сердце забилось более часто. В его руках мраморное тело стало гибким и живым. Связь между ними, которую создала Ирата, стала канатом, непреодолимо тянувшим Оракула через врата забытья и зачарованности.