Заклинание разрушилось.

Оракул высвободилась и исчезла в темноте. И когда она ушла, Бойсу показалось, что голос Ираты ослаб. На одно мгновение его уверенность в этом пошатнулась, но сразу восстановилась — Ирата споткнулась на середине фразы. Внезапно он решил, что наконец-то все понял. Они ведь являлись двумя половинками одного существа.

Ирата со всей своей невероятной живучестью высасывала у своей половинки жизненную силу. Когда к Оракулу вернулась жизнь, она могла прийти только из одного источника — из Ираты. Та, наверное, ощутила, как силы покидают ее, когда Оракул испытала внезапный прилив энергии.

И тут в ледяной темноте внезапно зазвучал новый голос — четкий, холодный, поющий на том же богохульном языке, на котором все еще продолжала говорить Ирата. Оба голоса секунду пели хором: один — холодный и негромкий, но набирающий силу, другой — богатый, высокий, наполненный страстью, но постепенно слабеющий, пока темноту разрезали новые тона.

Но это был уже не хор. Строфы и антистрофы звенели по всему заледеневшему залу. И когда Бойс услышал пение этого нового четкого голоса, ему показалось, что холод начал понемногу ослабевать. Он снова мог двигаться — с трудом, но все-таки мог. И слепо шагнул вперед.

Голос сражался с голосом. Во тьме боролись две женщины, которые когда-то были одной. И теперь Бойс узнал правду, скрывающуюся за происходящим. В конце концов Ирата оказалась не единственным человеком, умеющим говорить с Ними. Она была лишь половиной единственного существа, которое было способно на это. Оракул тоже знала, что нужно петь, знала, что Они обязаны подчиняться. И в темноте Оракул продолжала петь, а ее голос постепенно набирал мощь, борясь с голосом Ираты.

Бойс нащупал что-то теплое и дышащее. Даже в темноте он не мог ошибиться. Он схватил ее за талию, и Ирата яростно ударила его, перестав петь. Голос Оракула мгновенно воспользовался паузой и набрал еще силы.

Бойс обхватил руками Ирату. Ее ногти впились ему в щеку. Он прижал ее к себе, сковав руки, и ладонью зажал ей рот. Это было все равно, словно держать одну из кошек Охотника. Ирата сильно ударила его коленом и продолжила извиваться. Бойсу пришлось усилить хватку, и ему показалось, что ее ребра могут сломаться под его нажимом. Но зато она не могла говорить.

Голос Оракула беспрестанно лился громким и четким нечеловеческим пением. Это было просьбой... это было мольбой.

Окружающая темнота начала светлеть. За мотающейся головой Ираты Бойс увидел, как фигуры в мантии двигаются замысловатым ритуалом вокруг мраморной девушки, чей голос все еще разносился по залу. Он посмотрел и отвернулся, борясь с дрожью, мучившей его всякий раз, когда его взгляд даже мельком скользил по неясным фигурам.

Но что-то произошло.

Ирата в его руках внезапно застыла. Что-то пролетело мимо, обдавая холодом, и Бойс на мгновение ослаб от ужаса. Затем в проясняющейся тьме завибрировал одинокий звон, похожий на удар гонга.

И Бойс почувствовал, как Ирата в его руках... тает...

Когда он снова смог видеть, комната была уже пустой. Он не совсем осознавал, что пол под ним поднимается и опускается огромными волнами, поскольку нечто приковало его взгляд, как заклинание. В лиловых глазах и ясном улыбающемся лице под железной короной действительно было колдовство.

— Теперь ты узнаешь меня... мой дорогой, о, мой дорогой — теперь ты меня узнаешь?

Бойс уже с трудом контролировал собственное тело. Он шагнул вперед, когда пол качнулся у него под ногами, не смея поверить странному доказательству своего пораженного разума.

— Мы снова одно целое, — сказал знакомый голос.

И теперь Бойс вспомнил о том, что было давным-давно и в другом мире. Его сердце отчаянно билось, пока он шел к ней по качающемуся полу, неуверенно вытянув руки.