|
Бюто до того боялись, что никому в Рони не хотелось наживать себе врага в его лице. А потом с Жаном у нее один раз уже что то было. Это, правда, пустяки, потому что на том и кончилось, но он был ласковым и таким честным. Пусть уж будет он, раз она не любит никого другого, а за кого нибудь она все равно должна выйти. Только бы он защитил ее, и только бы поиздеваться над Бюто. У нее тоже будет свой муж. Жан по прежнему чувствовал к ней большую нежность. Его желание обладать ею в результате долгих ожиданий как то утихло. Но он встречал ее так же ласково и считал себя ее мужем: ведь они дали друг другу слово. Он терпеливо ждал ее совершеннолетия, не перечил этому ее желанию, а, напротив, удерживал от того, чтобы осложнять дело, пока она живет у сестры. Теперь у нее более чем достаточно оснований привлечь всех честных людей на свою сторону. Поэтому, осуждая Франсуазу за то, что она ушла от Бюто со скандалом, он, тем не менее, уверял, что правда на ее стороне. А обо всем остальном он готов был говорить с ней, как только она захочет. О свадьбе условились, встретившись как то вечером за хлевом у Большухи, около полусгнившей изгороди, выходившей в тупик. Они стояли, прислонясь к ней, Франсуаза – во дворе, а он – снаружи. Под ногами у них ручейком стекала навозная жижа. – Так вот, Капрал, – сказала она первая, глядя ему прямо в глаза, – если ты еще не раздумал, я теперь согласна. Он тоже пристально посмотрел на нее и не спеша ответил: – Я не заводил больше об этом речь, чтобы не сказали, что я зарюсь на твое добро… Но ты права, теперь самое время. Наступило молчание. Он положил свою руку на руку девушки и продолжал: – И ты, пожалуйста, не думай о Жаклине, мало ли что говорят… Вот уж три года, как я к ней даже не притрагивался. – И я тоже тебя прошу, чтобы ты не думал о Бюто… Эта свинья везде трубит, что я ему принадлежала. Ты, может быть, веришь? – Этому все верят, – пробормотал он уклончиво. Но она продолжала смотреть на него, и он сказал: – Да, я этому верил… Оно и понятно. Я ведь знаю этого подлеца. Тебе не оставалось ничего другого… – Да, да, он пытался, он меня всю изломал, но если я тебе поклянусь, что до конца этого никогда не было, ты поверишь? – Я тебе верю. Чтобы выразить свою радость, он взял ее руку в свою и пожимал ее, продолжая опираться локтем на изгородь. Заметив, что жижа из хлева течет ему под ноги, он шире расставил их. – Ты ведь оставалась у него по доброй воле, и, кто знает, тебе могло доставлять удовольствие, что он тебя тискает… Ей стало неприятно. Ее прямые, открытые глаза опустились. – К тому же ты и мне ничего не позволяла, помнишь? Ну, а насчет ребенка, которого я тебе так и не сделал, и бесился из за этого, то оно, пожалуй, и лучше, что его еще надо сделать. Это, знаешь, чище. Он остановился, заметив, что она стоит в навозной луже – Смотри, ты замочилась. Она тоже расставила ноги и сказала: – Значит, уговорились? – Да, уговорились, назначай любой день. Они даже не поцеловались, по приятельски через изгородь пожали друг другу руки, и каждый пошел восвояси. Когда вечером Франсуаза объявила о своем желании выйти за Жана, объяснив, что ей нужен муж, чтобы он помог ей получить ее долю имущества, Большуха сперва ничего не ответила. Она застыла с широко раскрытыми глазами, прикидывая, какие убытки, выгоды и удовольствия можно извлечь из этой затеи. Только на следующий день она сказала, что одобряет такое решение. Лежа на соломенном тюфяке, она всю ночь напролет обмозговывала это дело. Она вообще плохо спала и, не смыкая глаз до самого рассвета, придумывала, какие бы пакости устроить своей родне. Брак Франсуазы в ее представлении чреват был такими огромными последствиями для всей семьи, что она загорелась им поистине с юношеским воодушевлением. |
