Кадри был хорошо сложен, его приятное смуглое лицо украшали густые усы, которые он непрестанно поглаживал с видимым удовольствием. На вечеринках, которыми славился дом Баракята, он имел большой успех у актрис.

После окончания войны 1948 года он снова появился у Баракята. Однако лицо его было невеселым. Более того, Кадри казался злым и раздраженным. Мы — Реда Хаммада и я — были тоже расстроены и забросали его вопросами в надежде, что он рассеет наши недоумения. Кадри не стал рассказывать подробно и коротко заметил:

— Он самым подлым образом пожертвовал армией, погубил ее честь и людей. — Покачав головой, добавил: — и он поплатится за это!

— Мы ведь не потерпели поражения под Фалуджей, это была победа, — наивно сказал я.

— Мы разбиты. И блокированы с двух сторон — и внешними, и внутренними врагами.

Я разделял его возмущение.

— Всем этим мы обязаны партиям меньшинства, создавшим благоприятные условия для тирании, — сказал Реда Хаммада.

— А также слабости «Вафда», не сумевшего осуществить волю народа, — добавил Кадри Ризк.

— «Вафд» всегда опирался на революционность народа, но народ утратил свою революционность! — возразил Реда Хаммада.

Кадри Ризк пришел в такое возбуждение, в каком я никогда его не видел.

— «Вафд» виноват в том, что народ утратил революционность! — в бешенстве воскликнул он.

В те дни мы сблизились с Кадри и нередко встречались в квартире Адли Баракята. Он тоже, как и мы, был свидетелем душевного разлада, который привел Адли к самоубийству. Однако Кадри не потерял связи с нами после смерти Адли и продолжал приходить в дом Реды или в кафе «Аль-Фишауи». По-прежнему нам казалось, что он не интересуется ни политикой, ни общественной жизнью. Он был весел, любил подурачиться и ухаживал за красивыми женщинами. Когда же произошла июльская революция 1952 года, нам стало известно, что Кадри — член организации свободных офицеров, и мы были поражены его потрясающими способностями к конспирации. Вечер накануне революции он провел с нами в «Аль-Фишауи», и все шло как обычно: он был весел, шутил. Около полуночи мы с ним вернулись пешком в Аббасию — я пошел в ее восточную часть, а он — во всяком случае, я так думал — домой, на улицу Ахмеда Махера. На самом деле той ночью он не был дома, а направился прямо в Маншийят аль-Бикри, в расположение своей части, которой было приказано захватить стратегически важный узел дорог. Бурные события, в том числе изгнание короля, на какое-то время разлучили нас, но затем Кадри появился снова — он был произведен в другой чин. События следовали одно за другим: аграрная реформа, эвакуация английских войск. Мы встречались с Кадри в доме Реды Хаммады — до его ареста, — потом в моем или в кафе. И всегда говорили только о политике — теперь у него не было других интересов. Серьезных разногласий между нами не возникало. Революция сумела зажечь верой наши сердца и пробудить в нас светлые надежды.

— Уничтожены наконец зловещие силы, — говорил Кадри Ризк, — препятствовавшие прогрессу: король, англичане, продажные правители. Власть теперь в руках подлинных представителен народа. Власть народа и в интересах народа. Кончилась пора коррупции и разложения. Движения вперед уже не остановить.

Мы были согласны с ним в том, что отныне народ, тысячелетиями страдавший от угнетения, бедности и господства иноземцев, обретет свободу — и долгожданная справедливость восторжествует. Правда, мы не могли одобрить решения властей покончить с «Вафдом». Еще до своего ареста Реда Хаммада не раз спрашивал Кадри Ризка:

— Не разумнее ли было использовать «Вафд» в качестве опоры?

Кроме того, мы испытывали беспокойство в отношении Америки.