В 20-х годах были созданы "Остров Эрендорф" В. Катаева, "Лучи смерти" Н. Карпова, "Тайна сейфа" Л. Никулина, «Иприт» В, Иванова и В. Шкловского, «Антибеллум» и "Лучи жизни" В. Никольского, «Катастрофа» В. Каверина, «Гольфштром» А. Палея и многие другие.

В основном это был фантастический детектив, развертывающийся на широком фоне классовых битв. Лучи смерти или холодное течение приводили мир на грань катастрофы. В напряженной борьбе прогрессивные силы одерживали верх и оружие оборачивалось против тех, кто готов был сокрушить государство рабочих даже ценой гибели планеты.

Это, конечно, упрощенная схема. Но она отлично подходит ко многим произведениям того периода: и к «Месс-Менд», и к «Гольфштрому», и к "Гиперболоиду инженера Гарина". Это направление во многом определило и характер советской фантастики последующего десятилетия.

Традиционная для мировой фантастики тема дуализма научного прогресса тоже была затронута советской фантастикой. Еще в классическом «Франкенштейне» Мери Шелли показала, как научное открытие оборачивается теневой стороной, грозящей людям неисчислимым бедствием. С тех пор эта формула постоянно использовалась фантастами… "Тень и блеск" Джека Лондона, близкая ей по проблематике повесть Уэллса «Человек-невидимка», "Остров доктора Моро" того же Уэллса, "Возвращение со звезд" Лема и "Четвертый ледниковый период" Кобо Абэ — это все различные воплощения "франкенштейновской формулы".

Она же легла и в основу такого романа о вызванной научным открытием катастрофе, как, к примеру, "Аппетит микробов" А. Шишко. Но советский писатель не ограничивается тем, что показывает уничтоженный чудовищной катастрофой Париж. Такая катастрофа является поводом для бунта во французских казармах, который заканчивается свержением буржуазной власти. Здесь налицо как бы смешение жанров советского романа фантастических приключений, о котором уже говорилось, с романом-предупреждением.

Наука переднего края тоже нашла своих выразителей. В интересных романах В. Орловского "Бунт атомов" и "Машина Ужаса" говорится и о цепной ядерной реакции в атмосфере и о машине, излучающей волны ужаса. Потом эту тему подробно разработал А. Беляев в романе "Властелин мира".

Александр Беляев — одна из наиболее крупных фигур в нашей фантастике. Кажется, не было такой научной проблемы, такой буквально носящейся в воздухе идеи, которая бы не привлекла его внимание. Он писал о передаче мысли на расстояние ("Властелин мира"), о космических путешествиях ("Прыжок в ничто"), искусственных спутниках ("Звезда КЭЦ"), проблемах синтетической пищи ("Вечный хлеб"), роковой для фантастов Атлантиде ("Последний человек из Атлантиды"), левитации ("Ариэль"), радио ("Борьба в эфире"), переделке человеческой природы ("Человек-амфибия") и т. д. Его интересовало, что будет, если замедлится скорость света, человеческая индивидуальность перенесется в организм слона, глаза обретут способность видеть электрический ток…

Далеко не все его произведения равноценны. Время во многом опередило самые смелые его прогнозы. Но на лучших книгах Беляева воспитывались поколения советских детей. Его творчество — одна из наиболее заметных вех в развитии советской фантастики. Беляев уступал А. Толстому и в литературном мастерстве и, может быть, в оригинальности идей. Но по широте разработки темы, глубине писательской «эксплуатации» научной выдумки с ним мало кто мог сравниться. Неповторимая муза Александра Грина оказала слабое влияние на советскую научную фантастику. Зато влияние А. Беляева и А. Толстого было колоссальным.

Большое место в фантастике тех лет занимала и утопия.