|
.. Все эти волнения, которыми я не могу ни с кем поделиться, нередко омрачают мой душевный покой. Я был счастлив узнать, что Вы наконец занимаетесь любимым делом. Жаль только, что Вы так редко пользуетесь отпуском. Когда-то мы снова увидимся? Думая об этом, я с трудом подавляю в себе эгоистическое чувство: я с грустью вспоминаю, чем была для меня Ваша дружба, которую мне так и не удалось ничем заменить. До свидания, дорогой друг. Жду от Вас чистосердечного, обстоятельного письма и заверяю в своей горячей преданности. Жан Баруа". КОЛЬЦО I Майский день клонится к вечеру. Жан возвращается домой, в свою маленькую квартирку, где он живет с тех пор, как отец уехал из Парижа. Под дверью письмо от г-жи Пасклен: "Бюи-ла-Дам, воскресенье 15 мая. Дорогой Жан, Не знаю, что пишет тебе отец о своем здоровье, но меня оно очень тревожит: я недовольна его состоянием..." Жан понурился. Зачем он только распечатал это письмо! "С весны, особенно после приступа в апреле, отец сильно изменился. Он еще больше похудел. Не покидавшая его всю зиму бодрость теперь исчезла. Режим он почти не соблюдает; говорит, что обречен и никогда не поправится. Тягостно видеть, как этот когда-то столь деятельный человек забросил все занятия и целыми днями сидит один в пустом огромном доме, где все напоминает ему о прошлом. Мы просили его поселиться у нас, - здесь он мог бы гулять в саду, - но он пожелал остаться у себя. Как все это печально, мой милый мальчик. Я не хочу ничего скрывать от тебя..." Руки Жана дрожат, слезы затуманивают взор. "... Я боюсь, что близится день, когда отец уже не сможет встать с постели; вот почему я пишу тебе. Мне известно, сколько горьких минут причинило вам, вашей семье, его безразличие к религии; я полагаю, что все мы, его старинные, близкие друзья, обязаны помочь ему найти выход из того плачевного положения, в каком он пребывает. И вот, с тех пор как отец поселился здесь, я пользуюсь каждым удобным случаем и завожу с ним разговор на эту важную тему. Необходимо, однако, чтобы и ты нам помог: в письмах к отцу ты должен с большой осторожностью затрагивать вопросы религии". Рука Жана бессильно падает. Глухая враждебность поднимается в нем. Он пропускает страницу. На глаза ему попадаются слова: "Сесиль здорова..." "Сесиль..." Он смотрит на камин, где раньше стояла ее фотография. Теперь фотографии нет... "Да, да, ведь я убрал ее, как только Гюгетта начала приходить сюда... Гюгетта!.. Шесть часов: она скоро придет..." Его пронизывает острая боль: Сесиль и Гюгетта одновременно встают в его воображении; имена обеих у него на устах. |
