|
В нем снова пробудилась неукротимая гордость. Он с удовольствием припоминал, как неустрашимо бросил вызов дворянам, ему стало казаться, что некоторые дамы посмотрели тогда на него как будто с восхищением. Он решил, что неловкость овладела бы всяким в таких обстоятельствах и что в другой раз он уже не смутится. Словом, надежда, честолюбие, любовь еще раз затуманили и возбудили его высокомерное воображение. Эти противоречивые мысли так сильно отразились на лице Кавалье, что в минуту, когда проводник отворил дверь в нижнее помещение, черты его озарились каким-то доверчивым счастьем, с трудом поддающимся описанию. Когда секретарь удалился, Жан быстро вошел, восклицая: - Наконец-то, Боже мой, я вас снова вижу! Но что с ним было, когда при свете лампы он узнал своего отца, Жерома Кавалье, старого сент-андеольского хуторянина, который два года находился в плену у католиков! РАЗОБЛАЧЕНИЕ Зала нижнего этажа в ратуше города Нима. Окна выходят на площадь. Сквозь наполовину спущенные занавески виден свет праздничных огней, но клики радости прекратились. Жером Кавалье бледен, одет в черное. Волосы его совершенно поседели, лицо строго, почти грозно. Жан Кавалье, увидев своего отца, стоит, пораженный ужасом. Фермер, на минуту растроганный, проводит рукой по лбу, и лицо его принимает прежнее выражение бесстрастной строгости. Сын хочет броситься в объятия отца, но старик протягивает к нему левую руку, как бы желая оттолкнуть его. Жан стоит неподвижно и устремляет на отца скорбный взгляд. Сын (боязливо, опуская голову). Батюшка! Отец. Вот уже два года с того дня, как Господь отнял у меня супругу, которую Он мне даровал, я пленник. Я узнал, что мой сын стал одним из вождей преступного мятежа. Я запретил ему браться за оружие: почему он ослушался меня? Сын (в сторону). По-прежнему непреклонен! В этих событиях, в этих битвах, славных, может быть, для меня, он видит только покушение на свою родительскую власть. Его голос по-прежнему волнует меня, внушает мне страх. Отец. Сын мой слышал меня? Сын (с почтительной твердостью). Я взялся за оружие, чтобы отомстить за смерть моей матери, за смерть моей бабушки, которую католики волокли на плетне. Я взялся за оружие, чтобы отомстить за вас, батюшка, которого увели в оковах. Я взялся за оружие, чтобы помешать разрушению наших храмов, чтобы отомстить за убиение наших братьев. Отец. По какому праву сын мой возмутился против Божьей воли, когда я подчинялся ей, когда я склонял перед нею голову, оплакивая свою супругу, когда я подставил свои руки под оковы? По какому праву сын мой нечестиво поднял голову к Небу, чтобы требовать у него отчета за смерть своей матери и за мой плен. Сын. То была сыновья обязанность, батюшка. Отец. Это значило пробудить в себе святотатственное сомнение в справедливости Господа! Месть в Его руках, она не принадлежит человеку. Сын. Но наши храмы, их разрушали! Отец. Если Господь допустил моавитян разгромить своды наших храмов, восславим Его под вечно нерушимым небесным сводом. |
