Луи Буссенар. Жан Оторва с Малахова курганаЖан Бургейль – 1
Часть первая ЖАН ОТОРВА
ГЛАВА 1
Лагерь зуавов. — Канун сражения. — За добычей. — Севастополь! — Вина — хоть залейся. — Букет роз. — Жан Оторва и сержант.— Оскорбление действием. — Удар… уткой.
— Стой, раз-два! Ружья в козлы!.. Ра-азойдись!.. Короткая трель рожка и раскатистый голос полковника. Две тысячи зуавов, маршировавших плотной колонной, остановились, как один. Ряды смешались. Пышные складки шаровар вихрем взлетели над сломавшейся линией белых гетр. Отрывисто заклацал металл — это сталкивались штыки. Взмыли ввысь радостные клики: недолгий марш — какие-нибудь шестнадцать километров — окончен. Зуавы выступили последними в дивизии и отшагали весь путь одним махом. И все-таки уже минуло два часа пополудни. Солдаты-африканцы высадились в Крыму накануне и теперь были счастливы, что ступали по твердой земле, что опять начиналась жизнь, полная приключений. Они готовились разбить лагерь. Миг — и походные мешки очутились на земле. Громадные, тяжеленные, богатырские мешки, в которых зуавы таскают весь свой мир: необходимые пожитки, всякое барахло. Лагерь разметили. Палатки развернуты, поставлены, натянуты. Полотняный городок вырос в два счета. Интенданты, само собой, запаздывали. Провианта нет как нет. Ротные окружили полковника, но тот лишь пожал плечами и снисходительно улыбнулся: — Чего еще ждать от интендантских крыс? Завтра — в дело!.. Значит, надо беречь припасы… Непременно… расходовать только в крайнем случае. А сегодня… ну что ж, пусть люди сами о себе позаботятся. Даю вам полную свободу действий. Завтра — в бой, а сегодня — гуляй душа! Обе новости в мгновение ока облетели лагерь, вызывая всеобщее ликование. Солдат разбили на отделения, и каждое само обеспечивало себе пропитание. На командира… солдатских желудков была возложена невыполнимая задача: кормить изголодавшихся людей, даже когда провианта нет. И он всегда с ней справлялся, причем котелки наполнялись с верхом. Как? Ларчик просто открывался: мародерство и немножко удачи! Меж тем в лагере царило заметное оживление. Одни подтаскивали камни, рыли ямы, сооружали очаги и ломали хворост, который дымил, потрескивал и наконец занимался. Другие бежали с котелками к протекавшей поблизости речке. Кое-кто осаждал повозку маркитантки, мамаши Буффари́к, и покупал втридорога всякие колбасы. Несколько человек отправились в разведку. Горн возвестил о раздаче похлебки и тут же пропел, что она кончилась, а горнист добавил с комической покорностью: — А похлебка-то — тю-тю!.. Черт побери!.. — Эй, Жан, мать-перемать, что ж нам теперь, с голоду подыхать?.. — Потерпи малость!.. — У меня уже брюхо к спине присохло! — Добывай жратву, мать-перемать, добывай, или не зваться тебе больше Жаном Оторвой. Солдат, которого так бесцеремонно прозвали Оторвой, был великолепен. Двадцать три года, немного выше среднего роста, косая сажень в плечах, узкие бедра, мускулы борца, грудь колесом и — вспыльчив, как порох. Он высоко носил красивую орлиную голову, на затылке у него каким-то чудом держалась красная феска с синей кисточкой. Малый был хоть куда — русая вьющаяся бородка, тонкий нос с легкой горбинкой и чуткими ноздрями, большие глаза сапфировой голубизны, ласковые и добрые, как у женщины. Да, малый был хоть куда, но сам он, видно, и не подозревал об этом. Оторва широко улыбнулся, блеснув крепкими, как у молодого волка, зубами, и весело ответил: — О-ля-ля! Повремените чуток! Кебир сказал: «Полная свобода действий!» А раз так, не будь я Жан, если мы не провернем одно славное дельце! С деловым видом он нанизал на ремень шесть фляг отделения и, задрав нос, широким шагом отправился в путь. |
