Его товарищи кинулись вдогонку.

— Оторва, мы с тобой!

— Пошли, ребята!

— Попахивает добрым винцом и свежим жарким…

— А ну бегом, да поживей!

Зуавы одолели крутой склон, теснивший левый берег реки, и перед ними, более чем на два лье, открылся необъятный горизонт. Возгласы изумления вырвались у пехотинцев из груди — такая неожиданная предстала картина!

Ухоженные поля, на которых недавно закончилась жатва, луга, виноградники, огороды, постройки, хутора, глинобитные хижины… И кишит всякая живность: быки, коровы, бараны, козы, свиньи, тут же — кролики, индюшки, куры, утки… ну просто Ноев ковчег!

Видно, где-то неподалеку расположился большой город, который черпал отсюда провиант. Вот он — там, вдали, весь белый, с золочеными куполами, с бастионами, домами, крытыми зеленой черепицей, сверкавшей под лучами солнца как изумруд.

— Севастополь, — сказал Оторва вполголоса.

Товарищи его, забыв на миг о цели своей вылазки, смотрели на город во все глаза.

Слева, словно яркие цветы, алели панталоны французских солдат, чьи полки расположились лагерем насколько хватало глаз: артиллерийские батареи, палатки, бивуачные костры, бригады, дивизии — армия в тридцать тысяч человек.

Под прямым углом к французам устроились двадцать тысяч англичан; ряды их палаток врезались в линию горизонта. Справа, на другом берегу, чернели линии укреплений еще одной армии, безмолвной и мрачной.

— Неприятель!.. Русские, — пробормотал Оторва.

Расстояние между двумя армиями насчитывало не больше лье. В воздухе пахло порохом: скоро сражение.

Отдельные группы английских уланов вели перепалку с казаками. Изредка слышались ружейные залпы, которыми обменивались аванпосты, временами доносились орудийные раскаты…

На нейтральном пространстве суетились солдаты всех армий. Мародерство — в разгаре. Зуавы пришли сюда последними и теперь рисковали остаться с носом. На минуту они застыли в восхищении, а затем поспешили дальше, прижав локти к корпусу, под жестяной перезвон своих фляг.

Первые аулы, деревушки, населенные татарами, казались совершенно опустошенными. Все было разграблено дочиста, и бедным крестьянам оставалось лишь оплакивать свой разор.

Зуавы, уже насмотревшиеся на подобные сцены, равнодушно проходили мимо и, перейдя с шага на бег, мчались вперед что есть сил. Навстречу им попадались пехотинцы, которые возвращались, нагруженные, как мулы, и пели во все горло. Лица у них побагровели от вина, скулы горели, глаза затуманились хмельной влагой.

Зуавы добрались до большого поместья, расположенного посреди виноградника. Во дворе царило немыслимое разорение. Служаки всех родов войск развернули настоящие боевые действия на птичьем дворе. Солдатик-артиллерист вонзил саблю в свинью, и та душераздирающе визжала. Стрелок Венсенского полка взвалил на плечи барана и в таком виде отдаленно напоминал Доброго Пастыря. Группа пехотинцев тащила за собой мычащую корову, а англичане в красных мундирах гонялись с палками за домашней птицей.

— Черт побери! — проворчал один из зуавов. — Этак нам ничего не достанется.

Оторва разразился смехом.

— Не дрейфь! Через минуту-другую у нас будет всего вдоволь.

Из подвала так и рвались винные пары. Оторва, как заправский дегустатор, провел языком по губам и спросил:

— А что, если для начала пропустить по стаканчику?

— Само собой! — откликнулись зуавы как один, кидаясь к подвалу.

Вино доходило до щиколоток! Прелестное крымское вино, сухое, розовое, искрящееся, пенистое, пахнувшее кремнем.

В подвале оказалась добрая сотня бочек. У первых налетчиков не было ни сверла, ни бурава, и они попротыкали клепки саблями и штыками.