|
Конечно, не потому, что он был социалистом… но потому, что, будучи католиком, не мог простить ему антиклерикальные реформы Комба… Я убедился в этот день в том, что часто слышал от поклонников Жореса; его красноречие нуждалось в поводе, чтобы разгореться. Он говорил о марокканских делах и сначала показался мне каким-то заурядным. Но один из преподавателей моего факультета, человек очень самонадеянный и педант, начал возражать ему. Тогда этот великан пробудился: его ответ был не громовым, но уничтожающим. Он взял в свои огромные лапы моего слабого наставника и превратил его в кашу на глазах его скандализованных и очарованных учеников».
Со стороны жизнь Жореса казалась беспорядочно хаотичной, внешне он как будто даже не способен был придать ей размеренность; он выглядел человеком не от мира сего. Постоянные пассажиры на линии омнибусов Пасси — Биржа — это его обычный путь от дома к редакции «Юманите» — могли часто наблюдать одну и ту же сцену: Жорес каждый раз растерянно рылся в своих карманах и не находил ни гроша, чтобы заплатить кондуктору. — Ничего, господин Жорес. Я зайду к вам в «Юманите», и вы мне заплатите. — И кондуктор, смеясь, говорил потом пассажирам: — Каждый раз я хожу в «Юманите», и он дает мне по сто су. Часто он выходил из дому, не имея ни франка в кармане. Мадам Жорес добросовестно очищала по утрам его карманы. Как-то после затянувшегося заседания палаты Жорес вышел вместе с социалистом Шарлем Рапопортом. — Может, зайдем закусить? — предложил он. — Зайдем в любое кафе, — отвечал Жорес. Первым попавшимся кафе оказался один из самых дорогих ресторанов Парижа, это был знаменитый «Максим», находившийся с другой стороны площади Конкорд. Все шло хорошо, пока не подали счет: целый луидор! Жан обнаружил у себя три франка, Рапопорт — полтора. И вот великий оратор, не смущавшийся ни перед самим Клемансо, ни перед многотысячными толпами слушателей, растерялся под уничтожающим взглядом обыкновенного официанта. Он предложил в залог своей честности часы, конечно, не только не золотые, но даже и не серебряные. Гарсон, презрительно подкинув рукой дешевенький механизм, заявил: — Это не стоит и десяти франков! Что было делать? Публика, узнавшая Жореса, взирала на эту катастрофу с веселым и откровенным любопытством. Наконец управляющий рестораном, склонившись в низком поклоне перед господином депутатом, заверил Жореса в своем высоком уважении и доверии. Друзей выпустили. Если бы в жизни Жана все так хорошо кончалось… 22 июня 1909 года состоялась свадьба Мадлен. Ее избранник — Марсель Деляпорт, мелкий юрист, чиновник, отличавшийся полным отсутствием всяких талантов. Вскоре появился ребенок, внук Жореса. Дед с любовью ожидал его первой улыбки, но не дождался. Мальчик родился глухонемым и парализованным. У Жореса это вызывало всегда мучительную грусть. Некоторые католические газеты с истинно христианской добротой злорадно объявили о божьей мести закоренелому врагу святой церкви… Но, быть может, ему легче переносить личные несчастья, ибо благородное сердце Жореса с трепетной чуткостью откликалось на любые проявления зла и вмещало в себя бесчисленные страдания. С неустанной последовательностью Жорес выступает против французского колониализма. Правда, у него не хватает последовательности научной, аналитической, он лишь постепенно освобождается от многих иллюзий в отношении колониальной политики. Но, осуждая эту политику из нравственного, этического негодования, он проявляет поразительно терпеливое упорство, терпеливую методичность. Жореса возмущает порабощение народов Азии и Африки, он видит их пробуждение и предвещает им свободу. Он идет все ближе к призванию их права на независимость. А это выглядело в то время поразительно новым и необычным даже для социалистов. |
