Замешательство профессоров и смех сверстников вызывали и его необычные манеры. Он мог прервать лектора неожиданным вопросом или внезапным смехом. Это был типичный южанин без намека на парижский лоск, с замашками неотесанного крестьянина, с его естественностью и простотой. Но все это сочеталось с такой обескураживающей добротой и мягкостью характера, что нельзя было не любить его. Жан снискал дружбу и уважение не только товарищей, но и требовательных преподавателей.

Жизнь взаперти за стенами лицея с его мелочной, педантичной дисциплиной и скукой размеренного порядка все же иногда угнетала его. Своему соседу Жюльену, жившему около фермы Федиаль, он писал, что в Сент-Барб ему хорошо, «но материнский дом ничто не может заменить, даже огромный Париж».

Да и видел ли он Париж? Денег едва хватало на омнибус, с империала которого он мог любоваться роскошью столицы. Порой он долго рассматривал привлекательную книгу, журнал с заманчивым оглавлением, но, увы, в кармане не всегда было даже несколько мелких монет. Театры Парижа ему недоступны. Он лишь мог, замешавшись в толпу, слушать музыку, доносившуюся из зала оперы. Правда, иногда благосклонность знаменитостей выручала лицеистов. Жорес и его товарищи смогли присутствовать на представлении «Эрнани», ибо сам великий Гюго прислал им билеты. Зато литературой и философией он мог наслаждаться сколько угодно благодаря щедрости еще молодой республики. Библиотеки — рай для Жореса — бесплатны.

По воскресеньям он отправлялся к своему покровителю Феликсу Дельтуру. Жан радовал его своими успехами, и старик с удовольствием слушал его рассуждения о литературе, о книгах. Здесь наш герой был на высоте. Но сколько огорчения он доставлял мадам Дельтур своими крестьянскими манерами за столом! Вместо того чтобы разрезать дичь или мясо, он брал большой кусок целиком, не прибегая к помощи вилки. Молодые зубы с успехом заменяли нож, а здоровый аппетит не оставлял времени для соблюдения этикета. «Неужели таким же образом он держит себя и за столом адмирала Жореса?» — думала скандализованная хозяйка. По простодушию Жан не замечал производимого им эффекта, а может быть, просто не придавал этому никакого значения.

Поглощение духовной пищи занимало его время и внимание. При этом он отнюдь не был заядлым зубрилой, единственная цель которого — заслужить хорошую оценку учителя. Последнее его интересовало далеко не так сильно, как сам процесс приобретений знаний. Это было для него жгучей потребностью и наслаждением. Обычные, школьные методы чужды Жану; он учился по-своему, самостоятельно, оригинально и, несомненно, значительно более эффективно. Он выходил далеко за пределы программ, не удовлетворяясь маленькими порциями знаний, отмеренными педагогами. Он не просто накапливал знания, а думал и размышлял. Жан много и быстро писал. Вместе с возмужанием и наступлением зрелости менялся его почерк; сначала мелкий, почти женский, он становился постепенно крупным, размашистым. Так пишут люди, перо которых вынуждено непрерывно гнаться за стремительным движением мысли.

Правда, изнурительное поглощение греческих и латинских текстов, непрерывное чтение все новых и новых книг не могло не отразиться на здоровье Жана, который был тогда розовощеким и таким здоровым на вид. В школьные годы он впервые начал страдать от частых головных болей, которые будут мучить его всю жизнь.

Молодой Жорес приобретал так называемое классическое образование, при котором основным учебным материалом служат история Древней Греции и Рима, искусство и философия античности. Уже в то время подобная система обучения стала предметом ожесточенной критики. Почти вся большая литература прошлого века наполнена проклятиями классическому образованию. Много верных мыслей высказано о бесплодности зазубривания греческих и латинских текстов, о вреде засорения юных голов мертвыми языками.