|
Говоря откровенно, Франции нет, Франция погибла, Франция перестала существовать. То, что было когда-то Францией, стало сегодня английской вотчиной. Разве неправда? Голос ее был еле слышен, чуть-чуть дрожал, но я отчетливо различил слова: - Да, это правда. - Хорошо. Теперь добавим сюда еще один убедительный факт - и картина будет полной. Разве французские войска одерживали победы? Шотландские солдаты под французским флагом, правда, победили в двух-трех сражениях несколько лет тому назад, но ведь я говорю о французах. После того как двенадцать лет тому назад восемь тысяч англичан почти истребили под Азенкуром шестьдесят тысяч французов, французскому мужеству пришел конец. Теперь уже почти стало поговоркой: британцы еще собираются в бой, а наши уже наступают спиной. - Больно сознаваться, но и это правда. - Вот почему питать надежды бессмысленно. Я думал, что теперь ей все стало ясным, не могло не стать ясным, и что она сама признает полную безнадежность положения. Но я ошибся, глубоко ошибся. Без малейшего сомнения она проговорила: - Франция еще воспрянет. Вот увидишь. - Воспрянет? С таким грузом английских войск на плечах? - Она сбросит их и растопчет! - с воодушевлением ответила Жанна. - Не имея солдат, чтобы сражаться? - переспросил я. - Их созовет барабан. Они явятся на его зов и пойдут в бой. - Или начнут отступать, как прежде. - Нет! Они пойдут вперед, только вперед! Вот увидишь. - А несчастный король? - Он возвратит свой трон и получит корону. - Ну, право же, у меня кружится голова. Если бы я мог поверить, что через тридцать лет английское иго будет свергнуто, а французский король увенчает свою голову короной... - Все это случится не позже чем через два года. - В самом деле? Но кто же сделает возможным это невозможное? - Бог. Она сказала это тихо и внятно, - голосом, полным благоговения. Откуда эти странные мысли в ее голове? Этот вопрос не давал мне покоя в течение нескольких дней. Вполне естественно, что я усомнился в нормальности ее рассудка. Иначе чем можно объяснить подобную уверенность? Возможно, переживания и размышления о бедствиях Франции пошатнули ее здравый ум и наполнили его фантастическими призраками, - да, я допускал и это. Но наблюдая за ней, испытывая ее, я убедился, что мои опасения беспочвенны. Взор ее был чист и ясен, поведение безупречно, речь спокойна и разумна. Нет, рассудок ее был в порядке, по-прежнему ее ум - самый ясный, самый проницательный в нашем селе. Она продолжила думать о других, заботиться о других, постоянно жертвуя собой, как и прежде. Она продолжала посещать больных, оказывать помощь бедным и готова была в любую минуту уступить свою постель странникам, довольствуясь сном на полу. |
