Мир стыл в зыбком мраке. Вдруг Максимову показалось, что легкая, едва заметная тень скользнула впереди. Не раздалось ни шороха, ни звука. Так умеют ходить только звери. Но он заметил: впереди что-то погасло и снова загорелось, будто далекий огонек, заслоненный на мгновение рукой. Лейтенант тихо подвинул автомат, положил палец в крутую ложбинку спуска.

Вот опять что-то двинулось впереди. И так же ни звука, ни шороха.

Напрягая глаза, он вглядывался в темень. Действительно, какие-то тени бесшумно скользили по самой границе мрака и зыбкого полусвета. Люди шли, сгибаясь под тяжелой ношей, один за другим, равномерным шагом, видимо хорошо ориентируясь в темноте.

Максимов уже не сомневался — душманы! Стараясь не звякнуть металлом о камень, он поудобнее положил автомат на крупный обломок скалы, припал на колено и стал прицеливаться.

Едва он прикрывал глаз, тени расплывались и исчезали во мраке. Максимов в душе выругался.

В тишине автомат простучал тяжелым отбойным молотком, крушащим бетонную мостовую. Оранжевое пламя забилось, заметалось перед глазами.

Когда он кончил стрелять, в глазах еще долго маячили зеленые колеблющиеся сполохи.

С той стороны, куда ушли светлые нити трасс, не раздалось ни звука. «Может, я зря? — подумал Максимов расстроенно. — Наверное, привиделось. Вот шуток будет!»

Но, словно опровергая его сомнения, противоположная сторона взорвалась слепящим пламенем. Пульсирующие вспышки забились над темными скалами. Они ломались, расплескивались, свивались в волокна блещущих трасс.

Пули задевали скалы, рикошетировали и фонтанными струями взвивались в небо.

Максимов не отвечал. Он видел — духи бьют наугад. Расчет на скрытность не оправдался, и это их взбесило.

Неожиданный удар автомата сбил банду с тайной тропы. Теперь, не зная, чего ожидать от шурави, они беснуются, не жалея огня.

— Максимов, — раздался сзади голос Щуркова, — ты сам-то цел?

— Цел, — ответил лейтенант.

— Ты их пуганул? Молодец! Теперь пусть погремят. Это нам только на пользу.

— Почему на пользу? — спросил Максимов.

— Ребят надо почаще обстреливать. Молодые поймут, что не всякая стрельба опасна, что и под огнем жить можно.

«Надо же, — мелькнула у Максимова завистливая мысль, — о чем он думает. А я даже испугался, что такой шквал огня вызвал».

Струясь искрами, над ними посвистывали на разные голоса пули. Духи безумствовали.

Наконец стрельба стихла. Ночь брала свое.

С вражеской стороны ветер доносил гортанные голоса душманов. Максимов однажды был на охоте, и ему запомнилось гоготание гусиной стаи. Самих птиц он, правда, не видел, их скрывали густые камышовые заросли. И сейчас ему казалось, что где-то за скалами опустилась гулкая стая гусей.

Легко поднявшись, он распрямился, свел лопатки, энергично взмахнул руками, разгоняя застоявшуюся кровь.

С вершин тянуло колючим холодом. Он крепко потер шею, машинально отметив, что пора постричься. Усмехнулся такой сугубо домашней мысли, посетившей его на переднем крае.

Поправил автомат, осторожными, нашаривающими дорогу шагами стал спускаться на тропу.

Утром обнаружилось — душманы снялись со своей позиции и ушли. На всем протяжении долины — до ее поворота километрах в двух от места расположения роты — _Не было замечено ничего подозрительного.

— Что будем делать? — спросил Щурков Полудолина.