- Да, - кивает полковник. - Если убийство, то произошло оно две недели назад. Представляешь, сколько времени было у бандитов, чтобы замести следы? Я тебя поэтому и лишил выходного. Извини, сам понимаешь, мы должны поторапливаться. Кстати, Марина сильно ругалась? - сочувственно заглядывает он в глаза.

- Не очень. - Я не отвожу глаз, потому что говорю правду. - Уже привыкла.

- Это плохо, что привыкла, - вздыхает Каштанов. - Моя и до сих пор ругается, и это, скажу я тебе, правильно. Если б не ругалась, совсем не было бы у меня выходных. Иди, Сергей, работай, а я еще посижу немного.

Я смотрю на седую бороду Михаила Карповича, вспоминаю, что года два назад седина только еще пробивалась в ней, и мне совсем не завидно, что полковник через час или два вернется к своей Наталье Петровне.

Голова уже занята делом Бабаевского. Уточняю у Каштанова:

- Я правильно понял, что инженер холостой-неженатый?

- Холостой, - подтверждает полковник. - И уехал в Крым один. Побывай сейчас у его отца, квартира Бабаевских на Кловском спуске. Скажи Миколе, пусть подбросит, мне машина все равно сейчас не нужна.

Дом на Кловском спуске фундаментальный, правда, послевоенной постройки, но квартиры еще с высокими потолками и довольно просторными коридорами. Отец Бабаевского стоит в этом длинном коридоре в полосатой пижаме; не видно, чтобы спал: глаза незаспанные и причесан гладко, вероятно, просто ему удобно в пижаме и никуда не собирается идти.

Старик смотрит на меня с надеждой и тревогой, конечно, переживает, даже руки трясутся. Он еще не знает о машине сына, и мне не хочется наносить ему этот удар.

Проходим в комнату, в которой, очевидно, жил сын: одну стену занимают стеллажи с книгами, на письменном столе сувениры из Алжира, тахта, застланная гуцульским покрывалом.

Старик садится на тахту, а я устраиваюсь на стуле за столом. Теперь мне надо разговорить его, чтобы держался непринужденно, - осматриваюсь вокруг и говорю:

- Удобная квартира, уютная. Дом арсенальский?

Мне не следовало об этом спрашивать, потому что уже знаю, что арсенальский: Микола, шофер Каштанова, живет в этом районе, и успел проинформировать меня.

- Арсенальский, - кивает дед, и морщины на его лице разглаживаются. Сразу видно, что воспоминание о заводе ему приятно. - После войны строили, и редко кому давали отдельные квартиры, но нам!.. Еще мой отец был жив, а он на "Арсенале" с начала века.

- А вы?

- Всю жизнь. Вот ушел на пенсию.

- Арсенальская династия?

- Стало быть. Хотел, чтобы и Женя. Однако так уж вышло...

- Конструктор - это перспективно.

- Будто на "Арсенале" конструкторы не нужны! - не соглашается со мной старик. - А он - в Алжир, теперь - институт. Скоро на заводе некому будет работать.

- Позовут пенсионеров, - шучу я, но старик не принимает этой шутки.

- А что! - он выпятил грудь. - Мы еще можем!

- Не надо, - засмеялся я, - отдыхайте, молодых у нас еще ого-го!

- Легкомыслие одно, - пробормотал он. - Вот и мой Женька... Однако, забеспокоился, - что-нибудь случилось?

Я не стал успокаивать его. Спросил:

- Ваш сын давно из Алжира?

- С полгода.

- Машину купил на сертификаты?

- Да.

- Новенькая?

- Еще обкатывает. Три тысячи наездил.

- Уехал двенадцатого июня?

- Утром. В Алушту.

- Скажите, Максим Сидорович, ваш сын часто писал из Алжира?

- Не так уж и часто, одно-два письма в месяц...

- И вас не удивило, что из Алушты не получили ни одного?

- Так то из Алжира, а из Алушты о чем писать?

- Ну, что благополучно доехал, хорошо устроился... Была куда-нибудь путевка или просто так?

- Нет, дикарем. Женя хотел поездить по Крыму: интересно, знаете, машина новая.

- Какого цвета?

- Белая-белая, как снег.