Он говорит, жестикулирует, брызжет слюной, полагая, что так он быстрее выскажется. Он ругает меня. Он призывает в свидетели всех присутствующих, в том числе и меня. Он обращается к Господу Богу... Я вынужден кричать еще громче, чтобы призвать его к спокойствию. Короче, все удалось расставить на свои места. Но, честное слово, далось это нелегко.

Я избавлю вас от подробностей описания восклицаний, междометий, воззваний и заклинаний. В общем, если только ваше серое вещество не включено на переменный ток, вы поняли, к чему клонится дело.

Вчера в отеле, куда я привел жену младшего ефрейтора, я заметил, глядя на фото семьи Лавми, опубликованное в «Киноалькове», что так триумфально выставляемый красавчиком Фредом ребенок – совсем не тот, которого я видел в колыбели и за которым присматривает малышка Эстелла.

А так как мой мизинчик работает на всю катушку, я понял, что она лелеет младенца мамаши Куштапьяны. И мамаша Куштапьяна признала это без труда. Я кладу конец мученическим страданиям трансальпийской мамы, признавшись ей, что я блефовал и что ее последний ребенок чувствует себя прекрасно. И тут же ее горе сменяется яростью. Она хватает бутылку с намерением отправить ее с оплаченной доставкой мне в голову, но очень вовремя вмешался производитель младенцев Куштапьяна.

Купюра в десять франков, предусмотрительно выложенная на стол, успокаивает бедную женщину.

– Почему вы доверили своего бамбино Лавми? – спрашиваю я.

Она медлит с ответом. Я очень четко объясняю ей, в чем именно состоят прерогативы полицейского. Она понимает, что шурин, который является начальником на одной из фабрик по производству туалетной бумаги, такой же, как ты. Вечно торопится, как будто кто-то его подгоняет.

– Плевать я хотел на твоего шурина! Пусть он подотрется своей собственной бумагой, чертов ты осел. Расскажи мне лучше о Харрисоне.

– К нему действительно обращалась миссис Унтель.

– По какому вопросу?

Старая развалина качает головой.

– Ты мне не говорил, чтобы я расспрашивал...

– Ах ты старая затянувшаяся катастрофа! – топаю я ногами от возмущения. – Это помогло бы мне выиграть время! Я бросаюсь к двери.

– Ты организуешь наблюдение за «Карлтоном». Я хочу иметь подробный доклад обо всем, что делает миссис Лавми.

– Жена этого...

– Да. Возьми людей и действуй незаметно. Не знаю, какова скорость тех, кто бегает сломя голову, но уверен, что в этот момент они меня не смогли бы обойти.

Он говорит по-французски с акцентом, что, видимо, способствует его успеху у женщин, любящих экзотику.

– Опять полиция! – произносит он, улыбаясь. – Решительно, я скоро уверую, что моя совесть нечиста!

Что касается меня, то мой стиль вам известен, прямо к цели и поменьше болтовни!

– Господин Харрисон, один из моих сотрудников сообщил мне, что вы общались с миссис Унтель.

– Точно!

– Она связалась с вами из США, до прибытия во Францию, не так ли?

– Вовсе нет. Она нанесла нам визит...

– Ах да... Как мне сказали, она хотела снять какой-нибудь замок?

Наконец, он проявил признаки волнения. Его безмятежный взор излучает послание морзянкой.

– Это еще не все...

– Ну?

– Она подыскивала пансион для своего маленького сына. Пансион с кормлением, потому что ее ребенок еще очень бэби!

– Понимаю, – говорю я, от волнения по-английски. – И вы нашли для нее то, что она искала?

– Естественно!

– Дайте мне, пожалуйста, адрес...

Он открывает ящик, затем миниатюрный классификатор и протягивает мне прямоугольник визитки

Лион-ла-Форе

Мое сердце учащенно бьется

– Скажите-ка, вы сами занимались устройством ребенка туда?

– Нет, я лишь дал адрес.