Люди падают, теряя равновесие. Хватаются за высоковольтные провода. Давят упавших, продолжая движение… Есть в этих толпах и те, кто еще сохранил рассудок. Они присоединяются к нам, замыкая шествие. Но мы не запоминаем их лиц. Они меняются слишком часто, погибая от электричества или ног безумной толпы…
– Мы не успеем! – кричит Олег.
– Никто не успеет, – говорит Тео. Он ведет нас к турбине. Сквозь острые лопасти в центр шахты. Нас снова окружают провода и трубы. Тео показывает уходящие вверх скобы. – Я пойду первым, – говорит он. Олег смотрит, как грек начинает подниматься. Я вижу, что у него сломаны пальцы.
– Думаешь, сможешь? – спрашиваю я.
– А есть выбор? – он неуклюже карабкается вверх. Шум и крики людей за стенами шахты продолжают усиливаться. Тросы рвутся. Лестница падает, вырывая решетку над шахтой. Она пролетает рядом с нами, разорвав Олегу плечо. Кровь стекает по его спине и падает мне на лицо. Облако пыли поднимается по шахте. Кто-то тихо стонет внизу…
– Эта жара нас доконает! – говорит грек. Я говорю ему, что скоро нас найдут.
– Если уже не нашли, значит, что-то не так, – говорит он.
Мы снова спускаемся вниз. Без Олега. Он все еще слишком слаб. Я думаю о людях, которые остались внизу, об их разлагающейся плоти. Если нам не удастся найти кислородные баллоны, то поиск передатчика станет невозможен.
– Подумать только! – кричит Тео. – Еще вчера мы спешили отсюда выбраться, а сегодня уже добровольно спускаемся обратно. Не знаю, как тебе, а мне кажется, что человеческая природа выше всякого понимания!
– Что-то не так, – говорит Тео.
– Думаешь, кто-то уцелел? – спрашиваю я.
– Не знаю, – говорит он. Я предлагаю найти кислородные баллоны и осмотреться. Иду по коридору и вспоминаю печи, в которых горели те, кто умирал в комнате 13.10, в то время как их родственники рыдали от счастья. Вспоминаю графин с водой и иду в эту проклятую комнату.
– Кого-то ищешь? – спрашивает меня Софи. Она сидит на кушетке, скрестив худые ноги, и требует отвести ее к Олегу.
– Его здесь нет, – говорю я. Она смотрит, как я жадно пью оставшуюся в графине воду, и спрашивает о Тео.
Мы выходим в коридор. Идем сквозь тишину, мрак и хаос.
– Здесь никого больше нет кроме нас, – говорит Тео, когда мы находим его, и показывает анализатор. – Они просто исчезли. Все.
И снова коридор. И снова тишина, тьма и хаос. Станция вздрагивает, и мы падаем в груду сорванных со стен кабелей.
– Что это? – спрашиваю я грека. Он не отвечает. Анализатор светится бледно зеленым светом.
– Это продолжается, – шепчет грек. – Палубные отсеки, перегородки… Титана больше нет!
Я забираю у него анализатор. В теплоносителях ядерных реакторов нет ни калия, ни натрия.
– Марганца тоже нет, – говорит грек, показывая на проржавевшие стены. Я говорю, что это еще ничего не доказывает. – Это доказывает, что вслед за металлами исчезают оксиды и соли! – кричит Тео.
Станция снова вздрагивает. Я спрашиваю его, почему же тогда не исчезаем мы?
– Человек сложное существо! – кричит он.
– Тогда зачем ты бежишь?
– Не хочу проверять это на себе!
– Думаю, мы потеряли хлор и натрий, – говорит Тео. – Молекулы распадаются. |