Еще минута — и Эсмонд спешился. Два лакея отвели тяжелые створки ворот, чтобы впустить его. Встретить молодого лорда вышел сам граф, — высокий, сутулый и седовласый мужчина, одетый во все черное. Это мрачное одеяние оживлялось только белым шейным платком «стейнкирк», повязанным вокруг шеи.
Эсмонд заметил, как внезапно постарел этот величественный человек, которому не исполнилось еще и пятидесяти лет. Голос молодого лорда дрожал.
— Как она, сэр?
Лорд Шафтли опустил взгляд.
— Теперь Доротея будет невестой только лишь Господу нашему Христу, в милосердные объятия которого она попала, — сказал он упавшим голосом.
Эсмонд с минуту не мог ни пошевелиться, ни произнести хоть слово. Отец Доротеи добавил:
— Ее светлость графиня лежит у себя в спальне. Она слишком плохо себя чувствует, чтобы выйти и поприветствовать вас. Пойдемте со мной в часовню к одру нашей милой дочери, чтобы вы имели возможность бросить на нее свой последний любящий взгляд.
— Как это произошло, сэр?
— Доротея проснулась на рассвете и позвала служанку. Она приказала ей послать за нами и передать, что чувствует сильную боль в области сердца. Но мы даже не успели добежать до нее, Эсмонд. Бедное сердечко не выдержало.
— Не выдержало… — эхом отозвался убитый горем Эсмонд.
— Да, — уже не стесняясь своих рыданий, проговорил граф. — Вы знаете, что в детстве с нашей Доротеей порой случались припадки и обмороки, но врач заверял нас, что это всего лишь детское малокровие и что со временем положение улучшится. Но он ошибался. Мы все ошибались. Нашей дочери, этому прелестному и нежному созданию, не надо было делать лишний шаг, напрягать свое слабенькое сердечко танцами и веселиться со своими более счастливыми подругами. Ее никогда не следовало подвергать риску. Даже ваше ухаживание и намечающаяся свадьба оказались для нее непосильным испытанием. В то же время… Вчера моя девочка выглядела так хорошо, была такая веселая… Малышка открыто рассказывала нам о своем большом счастье. Особенно ее радовало то, что ей придется жить совсем недалеко от своих родителей, которых она так уважала и о которых так заботилась… А о вас, мальчик мой, Доротея говорила с таким вдохновением… Она вас очень любила. Была словно опьянена мыслью о том, что сегодня ее жизнь и судьба навсегда будут связаны с вашей.
— Хватит! — голосом, исполненным боли, попросил Эсмонд. — Прошу вас, граф, хватит!
Шафтли стал утирать влажные глаза. Повернувшись, он повел молодого графа к домашней часовне.
Следуя за ним, Эсмонд простонал:
— Неужели доктора ничего не могли сделать?!
— Ничего. Наш домашний врач сделал все, что мог, чтобы вернуть ее к жизни, привести в чувство. Все оказалось тщетно! Я оставлю вас в часовне наедине с нашей милой дочерью, чтобы вы могли без помех отдать ей последнюю дань вашего уважения. Позже, когда вы будете более расположены к тому, чтобы услышать от меня все печальные подробности, мы поговорим. А теперь мне надо сделать необходимые приготовления для похорон.
При этих словах Эсмонд Морнбери почувствовал дурноту. «Для похорон»… Доротея, его возлюбленная, женщина, которую он выбрал из многих и которую собирался назвать сегодня своей женой, будет предана земле… Дикая, невероятная реальность! Почему сегодня, в день их свадьбы? Он вспомнил эту лукавую, обворожительную девушку, которая танцевала с такой грацией и изяществом. Он вспомнил ее нежный смех, радовавший его сердце. Это она сказочным образом пленила его и сделала из молодого повесы серьезного мужчину, готового жить трезво и с достоинством рядом с ней!..
Эсмонд был похож сейчас на глыбу льда, его душа застыла от горя. |