Руки — с глубокими черными морщинами от въевшейся металлической пыли — с необыкновенной ловкостью действовали рашпилем.
При виде Соколова мужик оторопело уставился на гостя, у него мелко задрожали губы, впрочем, он не проронил ни звука.
Соколов сделал знак рукой приказчику: «Пошел вон!»
— Чукмандин, ты меня узнал? — И подумал: «Чего он трясется?»
— Вроде бы, господин, мы незнакомые.
— Я — Соколов из уголовной полиции. Есть серьезный разговор.
Чукмандин на мгновение задумался, остановив оценивающий взгляд на госте. Приняв, очевидно, какое-то решение, с готовностью произнес:
— Если вы тот самый Соколов, то вас все собаки в Москве знают. С моим удовольствием буду соответствовать. Только верну заказчику, ожидают давно, — показал болванку, какую растачивал. — Да вы, господин полицейский сыщик, присаживайтесь на стульчик. Позвольте, вытру. Теперь чисто, как в горнице у попадьи.
Соколов с интересом наблюдал, как Чукмандин подошел к рабочему столу, выдвинул ящик, что-то достал и быстро спрятал в левый карман, от чего пиджак сразу провис. Соколов удивился: «Не револьвер ли? Очень похоже на французский пятизарядный “нансен” с коротким стволом. Очень любопытно».
Чукмандин вновь повернулся к Соколову, в нервной улыбке оскалил зубы:
— Посидите малость!
Он вышел, плотно прикрыл за собой дверь. Соколов вскочил со стула, бросился за Чукмандиным, но не успел — ключ в дверном замке дважды повернулся.
Сыщик с силой рванул на себя дверь, еще и еще раз. С треском, роняя шурупы на пол, отскочила ручка. Соколов стал долбить ею дверь:
— Открой, сукин сын!
В ответ — тишина.
Мысли лихорадочно пронеслись в голове: «Чего этот мужик бросился в бега? Стало быть, виноват крепко в чем-то? Интересно, в чем? Нет, братец, не выйдет!»
Соколов посмотрел на окно — оно было забрано толстенной металлической решеткой.
Тогда Соколов разогнался и плечом врезался в дверь. Увы, та открывалась вовнутрь, нисколько не поддалась. Еще раз и с большей силой сыщик повторил прием. Содрогнулась вся стена, заходила ходуном, но дверь выстояла.
Ободренный сыщик отошел в дальний угол и с отчаянной решимостью бросился в атаку. Казалось, что заколебался весь дом. Еще раз — и дверная коробка вылетела наружу, как пробка из шампанского, только полетели штукатурка и клубы пыли.
Началась погоня за беглецом.
СМЕРТЬ ФИЛЕРА
Сокрушив дубовую дверь, Соколов выскочил в торговый зал. Протолкавшись сквозь толпу покупателей, кого-то опрокинув с ног, он оказался на Мясницкой.
— Кто видел преступника в пиджаке и кумачовой рубахе? — крикнул сыщик. — Куда он побежал?
Подросток в лаптях, самого жиганистого вида, хитро сощурился:
— Вы — полиция? Тогда он во-он туда, в гору побег, к Малой Лубянке!
— Вот тебе за вранье! — Соколов отвесил лгуну «леща» и бросился в противоположную сторону — к Лубянской площади, соображая: «Преступнику всегда сподручней бежать с горы, да и народу на площади много, с толпой смешаться захочет».
Трамвай № 6
Чукмандин, столь неожиданно пустившийся в бега, имел время, чтобы несколько оторваться от погони.
Соколов лихорадочным взглядом шарил по оживленной толпе, пытаясь разглядеть беглеца. Повсюду сновали, двигались люди: юркие рассыльные в фирменных кургузых пиджачках с блестящими номерами на груди, простолюдины в допотопных чуйках, студенты в суконных картузах, гимназисты в форменных кителях с начищенными пуговицами и кокардами, почтальоны в фуражках с короткими лакированными козырьками, газетчики, отчаянно горланившие: «Свежие новости! Похититель миллиона банкира Шапиро не найден, ушел с концами!»
За спиной Соколова отчаянно зазвонил трамвай. |