Он принудил себя отстраниться, выдавил из себя суровые слова и посмотрел в окно, за которым виднелись первые проблески рассвета.

— Я не сделал ничего такого, чего бы ни сделал для любого порученного мне пленника. Никто не отнимет у меня арестанта. Никто! — подчеркнуто внушительно произнес он.

Услыхав тихий вздох, он непроизвольно устремил на нее взор. Ее лицо было серьезным, глаза задумчивыми.

— Кажется, я благодарила тебя за то, что ты такой, какой есть, — медленно проговорила Лори. — И ни за что иное. Я знаю, что ты сделал бы то же самое для любого другого. Быть может, поэтому я и люблю тебя.

Любовь. Это слово прокралось в его сознание, оно было теплым и настойчивым. Но в то же время чуждым. Новым. Его было трудно — нет, невозможно — принять, поверить ему. Он открыл было рот, чтобы заговорить, но она положила пальцы на его губы и заставила молчать.

— Я никогда не встречала такого, как ты, — сказала она. — Эта гранитная одержимость, не уступающая ни дюйма никому и никогда. Я так долго не верила, что ты действительно такой.

Моргану хотелось возразить — просто он упрям, прямодушен и чист, вот и все. Но ее губы остановили его. Они убеждали и принуждали его поверить в невозможное. Он знал, что его нельзя полюбить. Никто еще не любил его. Кажется, она разглядела недоверие и сомнение в его глазах.

— Ты просил меня поверить тебе, но я была… глупа и не поверила, — медленно промолвила она. — Теперь я прошу тебя довериться мне, Морган. Я знаю, что не имею на это прав… после всего случившегося…… — Она смолкла, и Морган расслышал в ее голосе вину и сожаление.

— Не надо, — сказал он. — У тебя не было оснований…

— У меня есть мое сердце. Только я не послушала его.

— Я никогда не верил мыслям, идущим из сердца, — мягко сказал он.

Она покачала головой:

— Это не правда. Однажды ты рассказал мне… — Она вспомнила его историю о пленнике, которого он отпустил позаботиться о жене и который едва не убил его.

— Тогда я извлек урок.

— А теперь?

— Не знаю, — сказал он, чувствуя, что на самом деле знает. Он думал сердцем последние несколько дней — поэтому и навлек на всех смертельную опасность.

«Твой отец умер из-за женщины. Рейнджер не должен влюбляться,» — преследовали его слова Кэллума. Морган был рейнджером, и никем иным. Он никогда еще не подвергал это сомнению, никогда не задумывался над этим.

— Попробуй, — продолжала Лори. — Я хочу немножко того самого сердца. Думаю, оно гораздо больше, чем ты предполагаешь.

Господи, да она уже завладела этой дьявольской штукой целиком. В этом и заключалась проклятая ситуация.

— Морган?

Он очнулся.

— Останься со мной сейчас. Не… уходи.

Он откинул с ее лба локон, и обнажилось милое, покрытое синяками лицо. Он уже понял, что не может покинуть ее. Только не сегодня, когда в глазах ее таится страх. Когда его зовет любовь и манит надежда.

Была еще мысль о Нике. Но ему удалось утихомирить даже ее.

Он увлек девушку к постели, лег рядом, и руки его легко пробежали по ее предплечьям, затем по лицу. Он ощущал ее дрожь, помнил, что тело ее покрыто синяками под стать его телу. Но их поцелуй разбудил страсть, тлеющую в них с того первого поцелуя в Ларами. Оба сейчас слишком измучены для любви, хотя его мужское достоинство, казалось, забыло об этом. Оно жадно воспаряло, но Морган во что бы то ни стало хотел справиться с ним. Сейчас Лори нужен покой.