Роман отмечен напряженным драматизмом, сложностью и богатством характеров действующих лиц, светотени распределены в нем резко, конфликты бескомпромиссны. Он был своего рода ретроспекцией — взглядом назад, в «добрые старые времена» кайзеровской Германии, в годы первой мировой войны и поражения, Ноябрьскую революцию, в лихорадочную, воспаленную, взвинченную, нищую жизнь поры инфляции и в годы относительной стабилизации, за которой последовал мировой экономический кризис и чудовищная безработица, поразившая, как тяжкая хроническая болезнь, массы немецких трудящихся. Но ретроспективный подход художника к объекту изображения был лишен равнодушия и созерцательности. Стремление понять недавнее и еще кровоточащее прошлое порождалось внутренней тревогой Фаллады за судьбу своего народа. Желание разобраться в причинах, ввергнувших его родину в состояние тяжкого общественного кризиса, казавшегося Фалладе неразрешимым, стояло за всеми событиями, описанными в романе, за его густыми бытовыми картинами, окрашенными в трагические тона. Живя и работая в третьей империи, Фаллада на встававшие перед ним роковые вопросы, разумеется, не мог дать прямого ответа, но он отвечал на них всем образным строем романа, его объективным содержанием.

О, золотое, невозвратное старое время, когда во главе государства стоял бравый, воинственный кайзер, когда полновесной была марка и курс ее, как и курс государственных бумаг, казался столь же незыблемым и прочным, как и весь тогдашний размеренный и устроенный порядок, когда в рейхстаге заседала обширная социал-демократическая оппозиция, объявлявшая себя защитницей трудящихся, когда немецкие корабли бороздили моря и океаны, где ранее развевался только британский флаг, когда успехи германской промышленности приятно щекотали самолюбие обывателя, — каким оно было на самом деле, это ушедшее в вечность время? Тогда Густав Хакендаль, прозванный за твердость и непреклонность характера «Железным», был полновластным хозяином большого извозного заведения. Суровый отец семейства и супруг, он поддерживал тяжелой рукой строгий порядок в доме и заставлял трепетать служащих, покорную плаксивую жену свою и пятерых детей.

Сам он хотя никогда и не нюхал пороха и не слышал, как свистят пули над головой, вырос и сформировался под сенью победоносной франко-прусской войны 1871 года. Сначала батрак, потом кирасир в Пазевалькском полку, дослужившийся до чина вахмистра, Хакендаль сохранил в себе грюндерскую закваску: уверенность и в собственных силах, и в устойчивости мира, в котором он жил, хозяйствовал, обзаводился семьей. Мир этот был для Хакендаля ясен: в нем царила строгая иерархия — бог, кайзер, закон, а уже внизу, в основании пирамиды, — маленькие люди, которым надлежит безропотно повиноваться предустановленному порядку. Глубочайшую, истовую веру в силу порядка и тех принципов, на которых этот порядок зиждется, Хакендаль приобрел в армии, где он, прилежный и исполнительный старослуживый вахмистр, впитал в себя дух пруссачества, железной дисциплины, покорства младших старшим, дух безграничного уважения к власти, богатству, чинам. И хотя армия давно уже осталась за плечами Хакендаля, а годы посеребрили его крепкую тугодумную голову, вахмистерский рык по-прежнему раздавался и в конюшне и в доме так же громко и властно, как и раньше в казарме.

Он думал, что стоит лишь блюсти предустановленный порядок, и все в жизни пойдет как по маслу. Но доподлинная жизнь, стихия человеческих чувств и устремлений — и это с высоким реалистическим искусством показал Фаллада — не укладываются в жесткие формулы и не могут долго терпеть над собой насилия. Естественные стремления человека восстают против духа казармы, насаждавшегося в семье Хакендалем, приходят с ним в непримиримое столкновение, что становится причиной и его личной драмы, и драмы его детей, отразившей и символизировавшей гибель целого жизненного уклада.

Порядок, который виделся Хакендалю и дома и в государстве, был ложным, неустойчивым, бесчеловечным порядком.