— Виляешь ты!

— Виляю. Привык вилять. С тобой иначе и нельзя. Вон вызверился как. Уйти б живым… — И засмеялся, как всегда, беззвучно, заколыхался, как кисель. Такому брюхо не проткнешь, меч вытащит, утрет и удивится: «А это что?» Другое дело Ставр, цыплячья шея…

— Ставр!

— Что?

— Пошел бы ты отсюда, Ставр! И ты, Ширяй. Ставр подскочил, налился кровью. Ширяй сидел,

моргал, словно не слышал. Любим сказал:

— Негоже, князь. Позвал — так пусть сидят. Вон сколько яств…

— Так пусть едят!

— Как повелишь. Отведайте, князь желает.

Ели. Игнат налил вина. Князь поднял рог, произнес:

— За здравие гостей моих.

— И за твое, — сказал Любим.

— И за мое!

Вино было холодное и кислое, Всеслав поморщился, утерся и спросил:

— Так, говоришь, видение. Кто видел?

— Видели, — уклончиво ответил Любим. — Нынче много всякого можно увидеть. Только одно не замечают, что не хотят, ибо не ждали. Я ж говорю: устали все. Сегодня на торгу юродивый кричал: «Камень, стоявший во главе угла, стал камнем преткновения!»

— Взяли его?

— Зачем? Он и сейчас кричит, не убегает.

— А что народ?

— Так все так думают, просто молчат.

— Лжешь!

— Не веришь, выйди да спроси.

— Не верю.

— Поверишь, когда услышишь. Выйди. Только не один — с дружиной.

— Грозишь?

— Зачем? Я просто говорю, как есть. Устал народ. Видение было, поверили, вздохнули. А тут оказалось — ты жив, невредим! Тут, знаешь, князь… — И замолчал посадник, глянул на Игната.

Игнат опять налил вина. И снова выпили — уже без слов. Молчал и Всеслав.

Посадник много ел, громко чавкал, рвал мясо, щурился. И вдруг, не дожевав еще, сказал:

— Видение… да тут еще охота… Все к месту, князь! И снова начал есть. Охота! Князь глянул на Ширяя.

Тот уронил кусок, проговорил испуганно:

— Что я? Я ничего! Меня как привезли, без памяти, так я и спал. Подняли — я к тебе…

— Любим!

Посадник перестал жевать. Князь посмотрел на Став–ра. Тот сказал:

— Тебя медведь порвал, все видели, а ты все равно живой — и ни одной царапины. Ты не Всеслав, ты тень его. Князь умер. И потому было видение. Не Смерть, Всеслав был в саване. Так люди говорят. И крестятся, чураются.

— Ставр!

Замолчал купец. Застыл, окаменел.

— Ширяй! — князя затрясло от гнева. — Ты рядом был! Скажи им, было так?

Ширяй смутился.

— Не гневи! Рассказывай!

Побелел Ширяй, прошептал:

— Не знаю я. Болтают люди. Пусть болтают…

— Да как это? Ты что, Ширяй?! — Князь перегнулся через стол, попытался схватить его за грудки.

Вскочил Ширяй, отшатнулся, словно от змеи. И выпалил:

— Да, было так! Он смял тебя. Стал рвать. Мы онемели…

Князь сел, закрыл глаза. Темно, в ушах шумело… Унялось. И гнев прошел. И пусто стало, безразлично. Открыл глаза, глухо спросил:

— А дальше?

Ширяй по–прежнему стоял, стрелял глазами то на князя, то на посадника.

Любим сказал, не глядя на него:

— Ширя–ай!

И тот опять заговорил:

— Да, онемели мы! И вдруг… Ты вылезаешь, поднимаешься. Сухой сказал: «Молчите, олухи! Вы ничего не видели!» Я и молчал, пил, как свинья… — Голос Ширяя сорвался на визг: — А знаешь ты, как страшно было?! Сидели мы, дрожали, вот, думаем… и все…

— Да что ты городишь?! Опомнись!

— Я–то помню! А ты? Волколак!!

Тут и Любим вскочил.