Он уже отсчитал третью улицу в Золотом квартале и ковылял по ней, вглядываясь в дома, освещенные здесь, в самой богатой части Торгового Круга, уличными светильнями. Какая польза? Для собственного успокоения масло льют. Все равно все за надежными дверями да ставнями сидят. А такого слабого да редкого огня двары не очень–то боятся.

Несмотря на холод, с него лил пот. Хотелось избавиться, наконец, от груза. Первый дом в четыре этажа встретил его холодно. Сколько Ветер ни стучался в дверь, никто даже не откликнулся.

«Не тот, — справедливо заключил он. — Если бы тот, ждали бы старика, тревожились». И потащился дальше. Благо, даже в Золотом домов в четыре этажа немного.

Вот и второй такой — и то же самое молчание. Третий оказался на самой середине улицы. Он тоже слепо таращился на Ветра плотно закрытыми веками ставней, но его не проведешь — удалось разглядеть сочащиеся изнутри ниточки света. Там бодрствовали, и на его требовательный стук ответили сразу.

— Кто там? — пробасили из–за тяжелого створа. — Хозяин?

— Да, хозяин! — заорал Ветер. — Худо ему! Умирает!

— Кто это там? — раздалось в ответ после краткого молчания.

— Хозяина вашего притащил! Отворяйте!

— Пускай сам скажет!

За дверью послышались еще голоса.

— Да без памяти он! Умирает, говорю! — Ветер старался кричать в щель между створками, чтобы внутри его хорошо расслышали. — Оставляю тут его! На пороге! Ухожу! Решайте сами!

И он присел, стаскивая с плеч «благодетеля». За дверями завозились, заскрежетали запоры. Ветер заторопился, но, видно, что–то из одежды старика зацепилось за его многочисленные ремни, да так изрядно, что он никак не мог отцепиться. Он лихорадочно шарил по спине, нащупывая предательскую связку.

Заскрипела внешняя дверь, и Ветер наощупь резанул найденный узел, рванул со всей мочи. Что–то затрещало, кусок стариковского кадамча вырвало, но они так и остались связаны. Невидимые путы продолжали держать их, и Ветер в отчаянии опять хватил ножом, не жалея и уже не разбирая где что, но не успел.

Двери распахнулись. Пришлось спешно изобразить на обличье полнейшее благонравие, потому что эти трое, сплошным монолитом возвышавшиеся на пороге, настроены были очень недружелюбно. Передний бородач выставил вперед светильню, в другой руке он сжимал короткий, но весьма добротный, уж Ветер в том разбирался, клинок. Двое по бокам от него, помоложе, целили в гостя из арбалетов. Может, ему и удалось бы скрыться, используя свою сноровку, но не со стариком же на шее!

Но тут здоровяк с бородой уронил и оружие, и светильню и горестно возопил, очевидно, узрев ценный груз, ведь голова старика как раз свешивалась с плеча Ветра:

— Хозяин! Что с ним?

Те двое тоже все побросали. Вместе они окружили Ветра, точнее, старика на его плечах.

— Откуда я знаю? Он на улице упал, прямо передо мной! Ну, в нескольких шагах! — Ветер решил не поминать о Темных Кварталах. — Верно, худо сделалось. И рядом никого. — Он незаметно, но упорно сопротивлялся силе, втягивавшей его внутрь. — Да стойте ж вы! Глаз нет, что ли?! Он же ко мне прицепился!

— А ты ногами двигай! Хватит языком–то тереть…

Бородач отступил, и его подручные буквально втащили Ветра внутрь. А слуга уже вопил на весь дом:

— Госпожа! Госпожа! Господина привели!

«Привели», — горестно фыркнул про себя Ветер.

Дверь за ним захлопнулась. Пока двое слуг возились с завязками на кадамче старика, Ветер уныло прислушивался к скрежету засовов и плачу ключей, повернувшихся в двух замках.