Самая вкусная и значительная часть бараньей туши досталась, естественно мужчине. Затем угостили Конана, и лишь после этого жена хозяина начала раздавать ужин детям. Ели довольно шумно, мальчишки толкались и ругались, девушки продолжали шептаться. Номад не обращал на них ни малейшего внимания. Кочевник откусывал большие куски, медленно пережевывал мясо, утирая текущий по рукам и лицу жир о подол рубахи. Утолив голод, гирканец поднял с земли кожаный бурдюк и надолго припал к горловине.

Вторую емкость подали киммерийцу. В ней оказалась теплая, неприятная на вкус вода. Северянин пожалел, что не захватил с собой из города вино. Сделав несколько глотков, киммериец вернул бурдюк женщине. Трапеза затягивалась. Вместе с заходом солнца, отправились спать младшие дети, остальные, собравшись в кружок, рассказывали друг другу о чудесах Рамдана. Внутрь города их не пускали, и подростки делились обрывками слухов. Конан лежал на спине и созерцал ночное небо. Боги создали его красивым и пугающим одновременно. На черном полотне словно были разбросаны тысячи разноцветных драгоценных камней. Они сверкали, переливались, маня к себе холодным светом. Так и хотелось протянуть руку и почувствовать кончиками пальцев гладкую обработанную грань алмаза. Увы, но эти сокровища никогда не достанутся человеку… Послышались приближающиеся мужские голоса. Киммериец приподнялся на локте. К костру двигались несколько силуэтов.

— Маздак, ты еще не спишь? — прохрипел один из гирканцев.!

— Нет, — ответил глава семьи, сидевший в окружении жен и дочерей.

— Надо поговорить… — вымолвил тот же воин.

Вскоре возле огня расположились пятеро номадов. Начинать беседу они не торопились. Хозяин все понял и сделал едва уловимый жест рукой. Женщины тотчас встали и удалились. На чужака внимания никто не обращал.

— У нас возникли трудности, — произнес высокий кочевник. — Возле города скопилось слишком много кланов. Трава вытоптана, источники иссякают, даже сухой тростник для костров закончился. Пастухи жалуются, что табуны и стада пасти негде, животные голодают, а ведь впереди зима. Прошел слух, будто эмир Рамдана хочет взять с нас пошлину за пребывание на его земле и нанесенные убытки.

— Я предупреждал, что туранцам доверять нельзя, — вставил реплику молодой голос.

— Помолчи, Торгут, — грубо оборвал его опытный номад. — Сейчас говорят старшие.

— Всё знаю, — кивнул головой Маздак. — Но куда идти? К Согарии? Там нас примут гораздо теплее, но кланов возле города ничуть не меньше. От чудовища бежит половина Гиркании. Вчера я встретил знакомого десятника. В их клане погибло двенадцать семей. Рыжие гиены напали ночью, разорвали людей в клочья, а затем появилась эта отвратительная тварь…

— Рано или поздно она доберется и сюда, — со вздохом сказал пожилой кочевник. — Надо уходить на север, в Колчианские горы, а, может быть, и дальше. Ты, как полусотник, должен повлиять на вождя.

— Мы потерям много скота, — задумчиво произнес мужчина. — Да и не ждет нас в горах никто. Местные племена окажут сопротивление, они враждуют даже с Тураном. За завоеванные земли придется заплатить кровью.

— Лучше умереть в бою, чем в пасти чудовища! — выкрикнул юноша.

На возглас Торгута воины не отреагировали.

Мальчишка! Ему хочется славы и богатства, рука так и хватается за рукоять сабли. О последствиях он: не думает. Смерть не самый лучший исход. Кто позаботился о многочисленных семьях? А вдруг останешься калекой? Жалкое, убогое прозябание… Слабых в Гиркании не любят.

— Бартат не согласиться, — вымолвил Маздак. — Идти одним кланом в чужую страну равносильно самоубийству. Остальные же надеются, что тварь наестся и уйдет.

— Не уйдет! — вмешался в разговор северянин.