Хотя… из Текстильщиков я бежала без оглядки в самом прямом смысле — по сторонам не смотрела.

Могли в затылок пристроиться и топать до самого подъезда.

Значит, это маньяк? Вот гадость!

Признаться Музе?

А смысл? Замки все равно придется менять.

Сна как не бывало. Бреду на кухню, достаю бутылку водки и удивляюсь второй день подряд — водки в бутылке на донышке. Ай да Муза, ай да тихушница! Что-то она в последнее время нервная стала, спиртным поправляется…

Впрочем, мне хватит.

Людвиг оставляет в покое дверной косяк и, побрехивая, цокает на кухню за «рокфором». Однако… Быстро у собак рефлексы вырабатываются! Сима на кухне водку глушит, пес французским сыром закусывает. Но сегодня…

— Молодец, Людоед, заслужил, — хвалю пса и отрезаю ему «рокфора».

Присутствие Людвига меня успокаивает. Но не настолько, чтобы правильно среагировать на принесенный собакой поводок. Ночные выгуливания до добра не доводят.

— Утром, Людвиг. Все прогулки утром!

Умница Людвиг делает по кухне круг почета и, не выпуская поводка из пасти, укладывается на пол рядом со своими мисками. Я попиваю водку и понимаю, что у меня появляется настораживающая тенденция — полуночное кухонное пьянство в обществе собаки.

Но водка не забирает. Где-то в груди что-то трясется овечьим хвостом, нервы вибрируют, зубы стучат о край рюмки…

— Эх, была не была! — говорю Людвигу и посылаю вдогонку, без закуски, две рюмашки мятного ликера.

Потом закуриваю. По телу проходит теплая волна, и вслед за ней тоска на меня наваливается, хоть волком вой! И что за жизнь?! В Норвегию отбыть, что ли, иль в Киев?

— Поехали Людвиг на Украину? — предлагаю собаке. — Там тепло, там яблоки…

Но Людоед «Достояния республики» не видел, афоризмов не знает, о беспризорниках и вовсе не высокого мнения. Как-то раз один такой чумазый ему лапу отдавил, когда пес хозяйскую сумку защищал.

Я включаю электровытяжку, дую в нее сигаретным дымом и размышляю о хитросплетениях криминальной жизни столицы. Хилый брезентовый маньяк еще и в домушниках подвизается! Многостаночник, блин!

А вдруг он шел в наш дом завершить начатое? Что ему, страдальцу, стоит — сначала меня оприходовать, потом Музу Анатольевну удовлетворить… Вот, блин горелый, ситуация! В штатовских триллерах ни один приличный маньяк от жертвы за здорово живешь не отказывается. Всегда возвращается, причем с острым предметом в руках, и жертва долго жалеет, что не отдалась сразу.

В понедельник пойду в милицию. Думаю, в воскресный летний день там делать нечего — жертвы сидят по лавочкам и ждут очереди к единственному потному милиционеру, не улизнувшему на дачные грядки. Кстати, три летних месяца плюс сезонные весенне-осенние обострения увеличивают похотливые настроения граждан в геометрической прогрессии. Так что стоит позвонить общительной Зайцевой и узнать, не затесался ли в ряды ее поклонников авторитетный мент из отделения в Текстильщиках. Пусть пропустит в кабинет по блату.

— Дожили, Людвиг, — говорю я собаке, пес зевает и выпускает поводок из пасти, — о домогательствах по блату сообщаем…

Из комнаты свекрови несутся первые рулады затейливого храпа. Восемь лет обещаю свекрови записать ее ночные песнопения на диктофон и утром дать прослушать.

— Я никогда не храплю! — гордо уверяет нас с Мишей мама. — Это Людвиг. У него гайморит.

Сейчас Людвиг валяется рядом с мисками и бесшумно дует в две дырочки, а в комнате свекрови работает дизель. Практически безостановочно, на вдохе и на выдохе. Не исключено, что книжную полку Мишиного дедушки этими порывами и сдуло на челюсть в стакане.