— Третий месяц.

— Так-так-так… — совсем оживился Лева. — Извини, отец ребенка — твой муж?

— Надеюсь. Мухину рога не идут…

— Так-так-так… — заладил Лева. — А жить они где собираются?

— Лев, а не отстал бы ты от меня на фиг? Сил моих нет об этих поганцах думать. Давай о чем-нибудь другом поговорим. Пожалуйста.

— Хорошо. Последний вопрос. Твоя свекровь в курсе?

— Да.

— И как она…

Я перебила:

— Ты обещал. Вопрос был последним. — И бодро выпила весь фужер. — Повтори.

Кошмар! Рассказать маме — не поверит. Вместо того чтобы ехать к Зайцевой и рыдать на ее груди, я сижу на кухне малознакомого мужика и пытаюсь лечить разбитое сердце его коньяком.

Лев посмотрел, как лихо я разделалась со вторым фужером, вздохнул, открыл дверцу холодильника и начал доставать продукты.

— Закусывай! — приказал он и нацепил на вилку толстенный кусок буженины. Музу от нарезки такой толщины хватил бы удар. У нас дома все ломтики просвечивают. — Сейчас же ешь!

Я послушно пожевала мясо и запила его коньяком. Я хотела забыть себя. Хотела напиться до бесчувствия, до отупения, до потери памяти и сознания.

Лев это понял. Он сел напротив, дотянулся рукой до моего плеча и положил ее тяжело, словно придавил. Он привлекал к себе внимание.

Я подняла на Леву глаза. Уже слегка пьяные и подернутые слезами.

— Сима, когда я проиграл самый важный для себя бой, тоже решил напиться. Напился. И утром принял неправильное решение. Поверь, коньяк тебе не поможет.

— Поможет, — упрямо проворчала я и вредно потянулась к фужеру.

Лев не стал меня удерживать. Убрал руку и откинулся на стуле. Пить под его пристальным взглядом было тяжело, но я это делала.

Эх, надо было к Зайцевой ехать! У нее отпуск, добрая душа и мягкая грудь. Отрыдалась бы ей в жилетку… до фиолетовых глаз!

А этот… сидит, смотрит… Приятней с Людвигом пить. Пес чавкает «рокфором» и с осуждением не таращится.

Ну и фиг с ним! Видали мы «умных, добрых, нежных…».

Не буду приглашать Леву в Колотушино!

Вслух я сказала нечто совершенно нейтральное:

— У меня начальник на пенсию уходит. Скоро буду шефом кредитного отдела.

— Я тебя уважаю, — усмехнулся Лева, и я поняла, что начинается стадия «друг, ты меня уважаешь?». И заткнулась. И съела буженины. Но уже понесло.

— Закончу диссертацию… ага, стану кандидатом. Буду… докторскую писать.

— Будешь, будешь, — кивнул Лев, — если жива останешься.

— Что ты имеешь в виду? — Меня уже слегка штормило.

— Все. Пьянство тоже смерть.

— И фиг с ним. Мужики меня не любят… — я пьяно хихикнула, — тока Людвиг. А ведь знаешь… я его раньше терпеть не могла. Ик… А он тако-о-ой парень! Умней меня в сто раз. А Яну — в пятьдесят…

— Может, я чего не понял? — остановил меня Лев. — Это ты о собаке? Или с мужем перепутала?

— Муж — дурак! — произнесла я строго и треснула кулаком о стол. — Променял меня на крашеную блондинку с рыбьими глазами. А я-то, Лева, натуральная. Ей-богу, не вру. Хочешь, докажу?

— Не надо, — перепугался Лева.

Не знаю, о каких доказательствах подумал он, я-то хотела сбегать домой и притащить альбом с детскими фотографиями. На снимках школьных лет — это была докосметическая эпоха, глаза и брови мама разрешила мне подводить только в шестнадцать лет — я белая лабораторная мышь.