Но Сима Мухина — примерная жена. «Не звони», — сказал муж. И я не звонила, даже когда Муза захворала.

— Ты меня прости, деточка, — всхлипнула свекровь, — я ведь не со зла…

— Я знаю, мама, знаю…

— Эта поганка Мишу околдовала. Одного мужа за океаном бросила… другого нашла. Она ведь из невест по брачным объявлениям, хитрюга. А ты у меня, — Муза булькнула носом и махнула толстой лапкой, — такая славная, такая добрая… Нам ведь хорошо было? — Свекровь подняла ко мне заплаканное лицо. — Как же мы теперь будем?

— Нормально. Как раньше жили, так и будем.

Пусть они там в своей Норвегии мерзнут… Кстати, вы скоро бабушкой станете.

— Чьей? — не поняла старушка и испуганно покосилась на мой живот. На восемь месяцев он не смотрелся.

— Ребенка Яны и Миши.

— Ни-за-что! — по слогам произнесла Муза, словно ее позволения кто спрашивал. — Только через мой труп!

Трагедия оборачивалась гротеском. Муза притопывала пушистыми тапками и грозила круглым кулачком в сторону севера.

— Ты глянь, что задумала!

— Муза Анатольевна, успокойтесь и начинайте радоваться. Бабкой станете.

Муза послушно утерла лицо и подняла с пола фотографию. Никакой приязни в ее взоре так и не появилось. Суровая свекровь будет у Яночки.

— Селедка норвежская, — фыркнула Муза, но бросать снимок на пол не стала. Убрала в карман халата.

— Вы там познакомились? — спросила я.

— Ага. Миша ее в кафе привел. Познакомься, мама, это моя приятельница. «Приятельница»! — только что не плюнула Муза. — Видали мы таких приятельниц! Картинку мне подарила… Помнишь?

Я помнила. Норвежские фьорды из белого песка, море из перламутра, скала из отшлифованного кусочка гранита… Забавная вещица. Муза категорически отказалась взять картину в Москву. А я еще настаивала, идиотка! Сейчас бы народные промыслы норвежских кустарей порхали фанерой с восьмого этажа! Не знаю только, чья бы рука их запульнула — моя или Музина…

— Я вашу челюсть потеряла, — проблеяла я.

— Да? — Муза подумала секундочку и махнула лапкой. — И пес с ней. Новую сделаем?

— Сделаем, мама. Самуил Лейбович из отпуска вернется и сделает.

— Так он здоров? — Муза громко высморкалась и посмотрела на меня.

— Я надеюсь.

— Аппендицита не было?

— Не было, — вздохнула я и потупилась. Хотела рассказать о маньяке Гальцеве, да удержалась. Не то время. Пусть старушка немного успокоится.

Уснули мы в Музиной комнате, на ее кровати, крепко обнявшись. Свекровь боялась меня выпустить, словно невестка могла исчезнуть в ночи навсегда, оставив ее с Людвигом.

К бутылке армянского мы так и не прикоснулись. Она закатилась под ноги, и мы перекатывали ее пятками из одного конца постели в другой.

Утром Муза Анатольевна приготовила мой любимый завтрак — сырники из творожной массы с медом. Вместо муки, для крепости, свекровь добавляла в творог манную крупу, взбивала яйцо, и сырники получались невероятно пышными и красивыми.

Сама Муза выглядела так себе. В ночных треволнениях она забыла накрутить влажные волосы на бигуди и утром бегала по кухне, напоминая перевернутую швабру.