Озадаченный Совет мог ответить только невнятным бормотанием в знак согласия. Еще несколько минут сохранялось молчание, затем Ричард закричал:

– Какого наказания, по вашему мнению, милорды, заслуживают тот, кто хочет погубить меня?

Все молчали, но Гастингс почувствовал, как ледяной холод сковал его тело.

– Отвечайте! – кричал Ричард, стуча кулаком по столу.

Никто не решался ответить. Некоторые посмотрели на Гастингса, так как он был самым старым другом протектора. Если уж кто и осмелится сказать слово, то это должен быть Гастингс.

Гастингс встал и смело посмотрел прямо в глаза протектору.

– Милорд, они, конечно, заслуживают того, чтобы быть наказанными как предатели, кем бы они ни были.

– Кем бы они ни были, – повторил Ричард и вдруг горько рассмеялся: – Ну тогда я вам скажу, кто они! Я скажу вам, кто те, которые готовят заговор против меня. Это – вдова моего брата и его бывшая любовница. Вы знаете, кого я имею в виду, – Джейн Шор. Обе они сговорились, чтобы уничтожить меня.

При упоминании имени Джейн Гастингс побелел. Он понимал, что все члены Совета наблюдают за ним, ибо среди них не было человека, не знавшего о тех чувствах, которые он питал к Джейн, а также о том, что этим утром он пришел сюда прямо от нее.

– Ваша светлость, – начал было Гастингс, но теперь Ричард обратил свой гнев на него; наступил самый важный момент, к которому он столь тщательно готовился.

– Слушаю вас, милорд Гастингс, – сказал он голосом, полным злобы и осуждения.

– Если они совершили подобное, Ваша светлость, и если это действительно можно доказать… – начал Гастингс.

Но Ричард заставил его замолчать.

– И ты смеешь отвечать мне своими «если бы да кабы»? – закричал он. – Я говорю тебе, предатель, что они сделали это.

У всех перехватило дыхание, когда слово «предатель» слетело с уст Ричарда. Взгляды присутствующих устремились на Гастингса.

– Я клянусь Святым Павлом, – продолжал Ричард очень медленно, так, чтобы было услышано каждое его слово, – что ты присоединился к ним в этом тяжком преступлении.

У Ричарда действительно болела душа, потому что с того самого момента, как было упомянуто имя Джейн Шор, он наверняка знал, что Гастингс виновен. Гастингс, которого он считал своим другом. Он посмотрел на стоящего перед ним человека, смелого и непокорного. «А я верил, что он любит меня, так же как любил моего брата Эдуарда, – подумал Ричард. – Что было в Эдуарде, чего нет у меня? Эдуард – легкомысленный человек, не всегда выполнявший даже самые торжественные клятвы, и тем не менее люди любили Эдуарда так, как никогда не любили меня».

Ричарду захотелось сказать: «Гастингс, иди своей дорогой. Я не могу видеть смерть того, кто был когда-то моим другом, хотя, быть может, он совсем изменился». Но так говорят только дураки. Оставить предателя в живых – все равно что обречь себя на поражение. Он должен вновь довести себя до бешенства. Он должен видеть в Гастингсе не того, кого он любил, а предателя, каким тот стал; а предателю полагается только одно – быть обезглавленным на Тауэр-Грин.

Ричард отвернулся от Гастингса.

– Клянусь, предатель, что не сяду обедать до тех пор, пока мне не принесут твою голову! – проговорил он и стукнул кулаком по столу, что было сигналом для стражников, стоявших за дверью.

– Измена! Измена! – закричали они, врываясь в зал заседаний.

– Выполняйте ваши обязанности, – велел Ричард. – Всех этих людей следует арестовать.