Изменить размер шрифта - +

   Роберте вновь сделалось грустно, с ее губ слетел едва заметный вздох.

   – Жаль, что я почти ничего не знаю о своем настоящем отце. Точнее... – Перед глазами возник образ человека, что воспитал ее и по сей день, когда бы ей ни потребовалась помощь, тотчас оказывался рядом. – Точнее, об отце биологическом. Он итальянец, парашютист – вот, по сути, и все, что мне известно.

   – Ты что, даже имени его не знаешь?

   – Знаю, – безрадостно произнесла Роберта. – Эдуардо. На остальные вопросы маман напрочь отказывается отвечать. Всякий раз, когда я завожу о нем речь, смотрит на меня так, будто я спрашиваю, не станет ли она возражать, если я выйду замуж за головореза.

   – Пусть бы вообще не рассказывала тебе об этом Эдуардо! Тогда бы ты до сих пор была уверена, что отец у тебя один-единственный – милый добрый Мартин. – Вивьен встала, налила себе еще кофе и, прежде чем снова сесть, машинально подвинула табурет ближе к Роберте – не то забыв о дремавшем Шустрике, не то уже начиная к нему привыкать.

   На лицо Роберты вдруг легла тень.

   – Маман ничего и не собиралась рассказывать! – резковато, почти враждебно выпалила она. – Открыть мне правду, благо и мозги у него на месте и сердце, счел необходимым Мартин. – Ее глаза потемнели и дерзко сверкнули. – Потому я, хоть в первые дни после нашей беседы и страшно мучилась, бесконечно ему признательна. – Она помолчала, усмиряя гнев, и прибавила куда менее воинственно: – Я имею право знать, чья кровь течет в моих жилах, чтобы на вопрос собственных детей, откуда у нас черные волосы, темные глаза и эта южная горячность, не выдумывать сказок об ошибках природы или о прабабках-итальянках. Неужели ты не понимаешь? Как моя мать...

   Вивьен быстро закрутила головой, спеша исправить оплошность.

   – Вовсе нет, то есть да... Словом, теперь я все прекрасно понимаю, а насчет того, что тебе не следовало говорить про Эдуардо, ляпнула не подумав. Прости... – Она нагнулась над стойкой, даже не взглянув на Шустрика, потрепала Роберту по руке и сложила губы в трубочку, определенно собравшись сказать что-то еще, но замерла в нерешительности.

   – Что? – спросила Роберта, гадая, что за мысль пришла в голову Вивьен.

   – Гм... – Вивьен хихикнула, притворяясь, будто то, о чем она задумалась, сущий пустяк. – А о детях ты просто так сказала или все же... – ее губы тронула заискивающая полуулыбка, – надеешься рано или поздно обзавестись семьей?

   – Просто так, – ни секунды не мешкая, ответила Роберта.

   Так бывало всегда все эти несколько лет без Джеффри. Если уж Роберта позволяла воображению отчетливо нарисовать любимый образ, он неотступно преследовал ее целый день до той самой минуты, пока она не забиралась с головой под одеяло и не забывалась крепким сном.

   Ведь я умею, умею не думать о нем, злясь на саму себя, размышляла она, когда посыпала дно клетки стружкой из упаковки – Вивьен в своем диком испуге уронила ее за напольную вазу и потом долго не могла найти, – и когда наливала в поилку воду и наполняла кормушку кормом. Воспоминания, чертова хандра, жалость к самой себе – какой в них толк? Вот бы навек оставить мысли о Джеффри в прошлом, вытеснить из сердца проклятую любовь, научиться жить, как до Ирландии... В ушах прозвучал вопрос Вивьен о семье и детях, и новый приступ грусти дохнул на душу стылым ветром.

   Надеялась ли Роберта обзавестись семьей и детьми? Когда была шестнадцатилетней девочкой и жила ожиданием любви, ни секунды не сомневалась, что судьба подарит ей мужа и детей и что ее малыши получат вдоволь материнской заботы и ласки – все, чего некогда так недоставало ей самой.

Быстрый переход