Но у двери я споткнулся о какой-то предмет; взяв его в руки, я с удивлением обнаружил пару туфель.

Туфли у двери Амару! Что это значит?

На минуту я об этом задумался, но вскоре, отбросив туфли в сторону, счел нужным открыть дверь.

Дверь была заперта.

Я звал самым нежным голосом: «Амару, Амару, Амару» — все еще веря, что она откроет; но, хотя я ясно слышал, что в комнате кто-то есть, и скорее два человека, чем один, мне не отвечали.

Можете вообразить себе мою ярость: если бы не эти чертовы туфли, я еще мог бы сомневаться; но поскольку сомнений не оставалось, я расшумелся вовсю. Вдруг кто-то схватил меня за руку.

Обернувшись, я узнал Нахора.

«Ах, черт возьми! — сказал я ему. — Вы пришли как раз вовремя, сейчас вы поможете мне расправиться с вашей мерзавкой-дочерью».

«Что вы хотите этим сказать?» — спросил Нахор.

«Я хочу сказать, что она закрылась с мужчиной, ни больше ни меньше».

«С мужчиной? — воскликнул Нахор. — В таком случае я отрекаюсь от моей дочери; если это правда, вы вправе посадить ее в тюрьму и даже убить».

«Ну, тем лучше. Я рад, что это мое право, и обещаю вам воспользоваться им».

«Но с чего вы все это взяли?»

«Черт возьми, я сам слышал шум в комнате, и, потом, эти туфли…»

Я ногой подтолкнул к Нахору вещественное доказательство.

Нахор, подобрав сначала одну, потом вторую, внимательно рассмотрел их.

«О счастливый Олифус! — закричал он. — О счастливый муж! О, какая честь для нашей семьи! Зять мой, поблагодарите Вишну и его жену Лакшми, благодарите Шиву и его жену Парвати, Брахму и его жену Сарасвати; возблагодарите Индру и его жену Авити; поклонитесь дереву Кальпа, корове Камадеру и птице Гаруде. Святой человек оказал вам честь, сделав для вас то, что обычно делает лишь для короля этой страны; он избавляет вас от труда, который вам предстоял, и через девять месяцев, если восемь великих богов Индии не отвернутся от вас и от вашей жены, в нашей семье появится брамин».

«Простите! — воскликнул я. — Но я совсем не хочу иметь в своей семье брамина. Я не ленив, и труд, который взял на себя наш святой человек, прекрасно мог исполнить и сам. Я не король, поэтому не смотрю как на честь на то, что жрец запирается с моей женой в мою первую брачную ночь. Я не стану благодарить ни птицу Гаруду, ни корову Камадеру, ни дерево Кальпа, ни Индру, ни Брахму, ни Шиву, ни Вишну, а вместо этого переломлю хребет вашему подлецу-брамину, который сжег свою племянницу, поклявшись священными водами Ганга, что отведет ее домой».

И с этими словами я схватил бамбуковую палку, решив привести в исполнение свою угрозу.

Но на крик Нахора сбежались все гости; увидев их, я бросил палку, убежал и заперся в комнате.

Там я смог дать волю своему гневу. Я бросился на покрытый циновками пол, катался по нему, изо всех сил ругался и проклинал все. Но, катаясь, выкрикивая ругательства и проклятия, я оказался в кольце обнимавших меня рук, и к моим губам прижался в поцелуе чей-то рот.

Я не слишком удивился. Среди моих рабынь, принадлежащих к четвертой касте — шудрам, была одна хорошенькая девочка лет четырнадцати или пятнадцати: мне не раз приходилось обнаруживать ее в своей постели, словно змею, ловившую крыс в моем доме, и, должен сказать, встречал я ее с бо́льшей радостью, чем последнюю.

Эта верность ее в несчастье в тот самый вечер, когда я совершенно забыл о бедной девочке, тронула меня.

«Ах, бедняжка Холаохени, — сказал я ей. — Кажется, на мне и моих женах лежит порча. Клянусь никогда больше не жениться и, имея такую красивую любовницу, как ты, довольствоваться этим».