Но коснулась лишь воздуха.

Она подавила приступ разочарования.

— Габриэль, я обязательно к тебе прикоснусь.

Голос Габриэля раздался у умывальной раковины.

— Ты уже прикоснулась ко мне, Виктория.

Виктория обернулась. Габриэль развернулся с расческой в руке.

— Я коснусь большего, чем твой… — Виктория немного замялась, чуть приподняв подбородок. Она бросала вызов обществу, которое разрешало женщинам использовать только самые невинные определения — «куриная грудь» вместо «куриная грудка», «джентльмен коровы» вместо «быка», а мужские штаны были вообще неупоминаемыми, — …твой член.

Габриэль молча подошел к ней, держа расческу из слоновой кости в правой руке. Длинные бледные пальцы потянулись к ней.

— Тогда возьми меня за руку, Виктория.

Она посмотрела в упор на длинные, обнаженные пальцы, которые прошлой ночью были частью её. Посмотрела на длинный, обнаженный пенис, который недавно был частью её и вскоре будет опять. Едва заметное биение пульса в округлой, пурпурной головке.

Желание Габриэля.

Колени внезапно ослабели, она взяла его руку.

Виктория открыла дверь ванны и шагнула перед Габриэлем.

Её окружил ослепляющий свет.

Виктория моргнула.

Твердая теплота пальцев Габриэля исчезла.

— Сядь на кровать.

Виктория молча села на край кровати, матрас прогнулся, заскрипели пружины, сдвинутые ступни прижались к деревянному полу.

Нижняя ее часть была немного чувствительной.

Наклонившись, с расслабленными мышцами плеч и свободно свисающими яичками, Габриэль взял три полена из латунной дровницы и бросил их во всё ещё чудом горевший огонь. Черная сажа и серый дым поднялись в трубу.

Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как она так же смотрела на огонь.

— Я постараюсь позволить тебе прикоснуться ко мне, Виктория. — Голос Габриэля был приглушен, слова обращены к пламени, которое медленно обвивало свежие поленья.

Он попытается позволить ей прикоснуться к нему.

Он попытается не дать ей умереть.

Но не обещает ни того, ни другого.

— Для меня будет радостью, Габриэль, дать тебе приятные воспоминания взамен воспоминаний о боли.

Габриэль повернулся к ней.

— Каждый раз, когда ты испытываешь оргазм, ты даешь мне новые воспоминания.

Она не станет плакать.

Виктория смотрела на Габриэля, неслышно идущего к ней. Длинные ноги поглощают расстояние, напряженный bite пронзает воздух.

— До увольнения я никогда не видела мужчину. Пять месяцев назад я увидела одного на углу улицы. Я не поняла, что его брюки расстегнуты. Думала, у него свесилась сосиска из кармана.

Габриэль остановился перед ней. Невозможно было ошибиться в том, чем являлась стоящая перед ней в воздухе плоть.

— Есть такой французский термин andouille a col roule.

Виктория откинула голову назад.

— Что он означает?

— Сосиску в тесте, — серьезно ответил Габриэль.

Оба бархатистых мешочка под его членом были напряжены.

— Как называются, — Виктория замялась, вспоминая язык лондонских улиц, — мужские яички по-французски?

— Noisettes. Фундуки. Noix. Орешки. Olives. Оливки. Petite oignons.

Глаза Виктории расширились в приступе смеха.

— Маленькие луковки?

Ответный смех мелькнул в глубине серебряных глаз Габриэля.

— Croquignoles.

— Булочки, — перевела она.

Внезапно смех ушел из его взгляда.